– Я думала, жертвенность тормозит личный рост… – Мне все еще хотелось немного поспорить.

– Личный рост тормозит прежде всего самообман. То есть, если вы, привязав руку к телу, будете делать вид, что ее у вас нет. Позвольте себе побыть жертвой – без оговорок, без условий.

– Эффект снятого запрета, – пробормотала я.

– Можно и так интерпретировать. Хотя дело не только в этом. Ангелина, я вижу, с вами можно говорить откровенно. Можно?

Я кивнула.

– Знаете, по вашему рассказу создается такое ощущение, что вы стремитесь быть униженной.

В первый момент я задохнулась от этих слов, как от оплеухи. Потом почувствовала прилив злости и желание швырнуть в Алексея чем-нибудь увесистым. Затем – выдохнула, впуская в себя новую истину.

– Да, это так… было.

Иногда наступают такие моменты в жизни… Вот ты поднимаешься в гору, долго-долго, ты все идешь и идешь, уже ноги стер и никак не можешь рассчитать – сколько времени еще потребуется? А потом раз – одна секунда! – и ты уже стоишь на вершине и видишь открывшийся перед тобой вид. И счастливо вдыхаешь, понимая, что это и есть озарение.

Алексей был прав. Но с того момента, как я посмотрела в глаза этой правде, она перестала быть реальной. Я отказалась от нее, повернув с перекрестка на другую тропинку.

– О чем думаете?

– Я приняла решение, что больше такого в моей жизни не будет.

– Отлично, – он кивнул, – вполне достойный результат. А теперь давайте вернемся к теме прощения. Почему, как вы думаете, вам не удается простить мужа?

– Потому что слишком много боли и злости накопилось. Какое может быть прощение, когда внутри все клокочет?

– Да, пока ваши эмоции не найдут выхода наружу, до прощения дело не дойдет. Ваша злость будет перекрывать все. Вы же не позволяли себе ее чувствовать, подавляли. Верно?

Я кивнула.

– Если вы не освободитесь от своих обид полностью, ничего не выйдет.

– Это я понимаю. Другой вопрос – как?! Писать не помогает, говорить – тоже…

– Потому что стадия уже не та. В вашем случае такие консервативные методы уже не срабатывают. Значит, пойдем другим путем.

Алексей достал лист белой бумаги.

– Представьте вашего мужа…

А здесь я, пользуясь правом Ангела, все-таки опущу театральный занавес, расшитый теми самыми искрами, которые сыпались у меня из глаз.

Вы когда-нибудь пробовали прорвать кулаком листок бумаги, подвешенный в воздухе? Кто пробовал – тот поймет, каким путем уходила моя обида.

Той весной все шло не так, как мы планировали, – верный признак благосклонности Вселенной. Она, как известно, особенно любит зарвавшихся Ангелов и заблудившихся Инопланетянок.

Единственной из нас, кто верно шел по курсу своих желаний, была Анечка. После того как она ясно поняла, что, несмотря на шесть прожитых вместе лет, обоюдную страсть к котам и активные старания Вадима, все равно хочет развестись, ее жизнь покатилась стремительно, словно шар для кегельбана.

Окончательное решение она приняла в день рождения Вадима, когда вручала ему тщательно укутанный в оберточную бумагу подарок. Вадим был одержим немногими страстями в жизни, но музыка была одной из самых давних, которая укрепилась в его жизни куда раньше журналистики. Помимо покупки новых записей, многие из которых прослушивались только один раз и заносились в каталог под пометкой «ерунда», Вадим также собирал виниловые диски. Те самые грампластинки, на вращении которых когда-то росла и взрослела его страсть. Достать их не всегда было легко, и порой это стоило довольно больших денег. Анечке, с присущей ей энергией, удалось в недрах Интернета откопать несколько предметов мечты Вадима и выкроить деньги из семейного бюджета на их покупку.

В тот день, в противовес их традициям, она встала раньше Вадима, чтобы приготовить завтрак – испечь оладьи с яблоками. Они удавались особенно хорошо в те дни, когда лето стучалось в дверь. Анечка жарила оладьи и думала о том, что надо бы помыть окна, иначе весна выглядит совершенно бесцветной.

Когда они закончили завтракать, и Вадим, благодушно мурлыкая под нос, подчищал оладьей сметану с тарелки, Анечка вышла из кухни. Подарок оказался удачным предлогом, чтобы не наблюдать в очередной раз привычку, которая стала раздражать ее в последнее время не меньше, чем скрип по стеклу.

Получив диски, Вадим, как и предугадала Анечка, был счастлив как сто слонов. Он бережно гладил пластинки пухлыми пальцами, словно пытаясь лаской добраться до их сокровенной глубины, прячущей музыку.

А Анечка смотрела на него, и в голове у нее пульсировала одна-единственная мысль: «Какая же это чушь, ну как можно так радоваться этой ерунде!» В тот момент ей стало окончательно ясно, что надо расставаться. Ведь когда не можешь разделить с человеком радость – это конец близости.

Теперь главной проблемой, которая висела над ней как срок предзащиты, оставался вопрос «как?» в его многочисленных вариациях. Как затеять разговор с мужем? Как сказать ему о своем желании и при этом пощадить его самолюбие? Как решить вопрос безболезненно? Как отреагируют мать и теща?

– Делай, что должно, и будь что будет, – озвучила я мой любимый девиз.

– Хорошо бы еще знать – что должно? – хмыкала Анечка. – А то меня время от времени этот вопрос до мигрени доводит.

Головные боли на почве сомнений – типичная болезнь девушек-интеллектуалок. Мы слишком много думаем там, где надо просто чувствовать. Но Анечкины сомнения усиливались влиянием матушкиного мировоззрения. Для женщины с тридцатилетним стажем матери-одиночки разрыв с мужем, который жену на руках носит, казался верхом сумасбродства.

Хорошо, что в разгар паники Анечка вспоминала положения нашего манифеста и хваталась за телефонную трубку:

– Как ты думаешь, может, матушка все-таки права, и у меня просто гормоны взыграли? Вадим же действительно хороший человек…

Я ей в ответ цитировала Довлатова:

– Зато он человек хороший, – говорят про жениха, который выглядит полным ничтожеством.

Анечка хихикала, но затем снова окуналась в пучину сомнений.

Неделю она жила, вынашивая в себе сценарий решительного разговора с Вадимом. А субботним вечером после тихого ужина он сам заговорил с ней про будущее их отношений.

– Я тут посчитал, сколько нам надо откладывать, чтобы ты смогла через год пойти в декрет. Если не роскошествовать, то это вполне подъемно…

В ответ Анечка заплакала.

Ей не потребовались долгие слова, которые она составляла, как сложную мозаику. Не возникло даже необходимости что-то объяснять. Похоже, Вадим был уже готов к этому разговору.

– Как же ты плохо будешь питаться без меня! – сказал он, глядя в ее тарелку.