– Кто тебе позволит? – с сожалением вздохнул Реддвей.

– А мы никого и спрашивать не будем. Попросим Дениса Грязнова, он нам по старой дружбе организует.

Реддвей все еще колебался, а Турецкий уже накручивал «Глорию» и после короткой беседы с Денисом получил заверения, что мистер Симпсон поступает под постоянное наблюдение с того момента, как будет обнаружен. Наконец после относительно недолгих уговоров Реддвей согласился раскошелиться на небольшой гонорар для «Глории».

Тут и Меркулов позвонил, что освободился.

– Озарение? – с усмешкой поинтересовался Константин Дмитриевич, глядя, как Турецкий театрально раскладывает перед ним исчерканные красным маркером распечатки.

– Прозрение! – откликнулся «важняк», наконец удовлетворившийся расположением бумаг и их внешним видом. – Читай.

– Рассказывай лучше, – махнул рукой Меркулов. – Пока я все прочитаю, ты дырку в кресле проерзаешь.

– Нет, ты прочти!

– Да не буду я читать. – Меркулов вызвал секретаршу и попросил принести кофе.

Реддвей, тоже пожелавший приобщиться, молча попыхивал сигарой, с удивлением наблюдая за беззлобной перепалкой коллег и не совсем понимая причину, ее вызвавшую.

– Ладно, – сдался наконец Турецкий. – Представленные тебе биографические данные на основных фигурантов дела являются основанием для задержания… их всех!

Реддвей закашлялся.

Меркулов попытался возразить, но Турецкий жестом его остановил:

– Дослушай вначале. Выяснилось, что Пичугин и Чеботарев знакомы, и даже не просто знакомы, с совершенно доисторических времен. Пичугин в конце семидесятых – начале восьмидесятых работал в отраслевом НИИ Миннефтегаза, был аспирантом. В восьмидесятом году он трудился в Тюмени, у него есть относящаяся к этому периоду научная статья, посвященная проблеме повышения надежности буровых установок при низких температурах. Второй соавтор… кто бы ты думал? Правильно, Чеботарев. Степан Степаныч был в те ветхозаветные времена управляющим главком. Ты скажешь, тогда это было широко распространенной практикой – включать в число соавторов большое начальство, их научные труды и ученые степени приветствовались, а они, в свою очередь, подписывали справки о внедрении и экономическом эффекте. Но это отнюдь не случайное совпадение, поскольку дальше они снова и снова пересекаются, несмотря на, казалось бы, большую разницу и в возрасте, и в общественном положении. – Турецкий глотнул кофе и, размахивая зажженной сигаретой, как указкой, продолжил: – В восьмидесятых они ненадолго утратили связи или по крайней мере их не афишировали. Но с приходом Чеботарева во власть всплыл и Пичугин. И тут они уже совместно что-то учреждали и приватизировали. Да какое что-то? Ту же самую нефть и газ! На чем и заработали имена и капиталы. Романов при социализме работал заведующим баней, больше никаких сведений о нем нет. При такой работе он мог в принципе очень давно знать обоих – и Пичугина, и Чеботарева.

– Ужасно интересно, – успел вклиниться в случайную паузу Меркулов. – Вот так начнешь изучать семейные портреты и уверуешь в переселение душ, но что отсюда следует?

– Отсюда следует, что «Собака Баскервилей» нам тоже знакома, правда, Питер? Ладно, это все лирика. У них у всех есть две общих черты: во-первых, все они козлы, во-вторых, чувствуется, что они замешаны в одном деле, вернее – в одних и тех же делах, в скандале с Бэнк оф Трейтон например. И Джеффри, кстати, неплохо вписывается в эту компанию: он тоже козел и тоже связан с Бэнк оф Трейтон. И Апраксина сюда можно пристегнуть.

– Вряд ли он был простым курьером, – заметил Реддвей.

– Именно! Скорее, кем-то вроде полномочного представителя, посла. Когда начался скандал, он мог «заказать» Чеботарева, как ненадежного свидетеля, а Чеботарев – его по той же самой причине. А если покушение на Чеботарева – инсценировка с целью ввести в заблуждение некоего неизвестного партнера, тогда она, возможно, понадобилась, чтобы отвести от него и Романова подозрение в убийстве Апраксина. В таком случае неизвестный партнер – американский, кого еще мог представлять Апраксин. Это или президент Бэнк оф Трейтон, или целое тайное сообщество империалистов. Короче, – резюмировал Турецкий, – всех четверых нужно брать за задницу и сажать.

Реддвей показал большой палец.

– Бррр! – Меркулов потряс головой. – По-моему, ты увлекся.

– Ни фига! – запальчиво возразил Турецкий. – Может, излагал сумбурно, но ты сам виноват. Прочел бы – все сразу понял.

– Но всех четверых нам никто не отдаст. Выбери одного. Наиболее отвратительного – может, и удастся его прижать.

– Чтобы спрессовать таблетку из дерьма, Костя, нужно сдавливать сразу по всей поверхности, а если найдется хотя бы маленькая щелочка, все выскользнет.

Вопросы «что делать?» и «кто виноват?» Черный для себя уже решил. И давно.

Виноват, конечно, Басин – из-за своей, мать ее, эротической обиды (бросили его, бедненького, на молодого променяли). Заварил международный, мать его, банковский скандал. Не растрепись он журналистам, может, еще десять лет бабки бы вертелись спокойно и никому бы до этого дела не было. А главное, сам бы жил. Завязал бы в узелок свой обиженный хрен и жил бы. Вот она – роль, блин, долбаной личности в истории. Трупов только названных – штук шесть, спецслужбы обеих стран на ушах, если бы лет сто назад – вообще война бы началась. Так нет же, ему и этого показалось мало, он еще посмертные опусы рассылает, мать его!

А делать при таких раскладах ничего не оставалось – только сбыть этот долбаный блокнот в надежные руки. И в свете этого самым острым был вопрос: кому?

То, что не Симпсону, – это ясно. Турецкому – тоже пока нет. Рано. Если уж совсем припрет, тогда да. А пока рано. А из других охотников – только Митина. Но тут надо крепко подумать, прежде чем ей предлагать.

Ворочалась, конечно, смутная идея. Рискованная, даже более чем рискованная. Зато в случае успеха можно было бы рассчитывать на какие-то гарантии.

Идея состояла в том, чтобы подарить дневник мужу Митиной. Причем лучше не анонимно переслать, а принести лично, чтобы ему и в голову не пришло, что кто-то над ним так поиздевался.

Мысль в принципе, конечно, гениальная, при условии, что этот Митин является мужем Митиной не на бумаге, а на самом деле и что индульгенции на беспорядочный секс с каждым встречным он ей не давал. Тогда сор из избы не выносится – те жалкие крохи компромата (а может, и клеветы), которые накропал Басин, как бы остаются в семье, а, кроме того, Митина, зная, что муж знает, от кого к нему попал блокнот, не посмеет мстить.

Однако для осуществления этой задумки не хватало самой малости. А именно выяснить, каковы же отношения между супругами. Где, спрашивается, выяснить? У кого? Не у Марины же интересоваться.

Твердо решив, что другого пути нет, Черный воспользовался стандартным джентльменским набором – басинским блокнотом и телефонным справочником. В период расцвета своей сексуальной истерики Басин написал буквально следующее: