— Я счастлива, если чувствую тепло в холодную погоду; я счастлива, если имею возможность заснуть, когда мне хочется спать, или что-нибудь покушать, когда мне хочется есть… особенно шоколада, — добавила я в своей шутливой манере. — Я счастлива, когда смеюсь — не просто смеюсь, а ухохатываюсь, пусть даже это длится всего лишь несколько секунд.

Я сделала паузу, чтобы размешать — и без того уже хорошо размешанный — сахар в кофе. По правде говоря, это была скорее театральная пауза. Она символизировала переход от игры к чему-то серьезному.

— Свобода и счастье — чувства мимолетные. Стремление к тому, чтобы они стали постоянными, принесет нам лишь неудовлетворенность и подавленность. Поэтому я стараюсь цепляться за мимолетные моменты счастья и свободы — маленькие эпизоды моей жизни, которые случаются каждый день.

Карл задумался над моими рассуждениями, и в его душе, по-видимому, развернулась борьба между скептицизмом и чувством удовлетворенности от того, что ему вдруг открылось нечто новое.

— Например, сегодня я собираюсь насладиться счастливым моментом, когда буду есть это аппетитнейшее пирожное, — заявила я, пытаясь снова придать разговору шутливый тон. — И ты должен поступить точно так же.

Карл мне подчинился — подчинился как прилежный ученик, прислушивающийся к советам своего учителя. Он стал задумчиво осматривать ряды разноцветных аппетитных пирожных — прямо-таки парад цвета и вкуса. В конце концов он выбрал пирожное с красной смородиной — лакомство с кисло-сладким вкусом, вполне соответствующим его, Карла, мировосприятию и манере поведения.

— Твой отец, наверное, был весьма своеобразным человеком, если он рассказывал тебе обо всем этом, — сказал Карл, съев лишь один кусочек пирожного, да и то без особого удовольствия (видимо, отношение некоторых людей к жизни, любовь моя, нельзя изменить одной фразой).

— Да, это верно.

— Можно задать тебе один вопрос?

Я в знак согласия слегка кивнула.

— Что это за упражнения, которые ты делаешь каждое утро в оранжерее?

— О Господи! Только не говори мне, что и ты тоже это видел! А мне ведь так хотелось остаться незамеченной!

— Это настолько порочно, что ты хочешь это скрывать?

— Нет, в этих упражнениях нет ничего порочного, однако я осознаю, что они могут вызвать у некоторых особ негодование. Это упражнения йоги, и знания о ней тоже достались мне «в наследство» от моего отца. Они представляют собой последовательность поз, позволяющих поддерживать тело здоровым, а дух — бодрым. Йога — часть очень древнего учения, с которым мой отец познакомился во время своих поездок в Индию. Дело в том, что я еще с очень маленького возраста занималась этими упражнениями, и теперь мне не так-то просто оставить это занятие… Какой стыд! — воскликнула я. — Твоя мать об этом уже знает?

То, что я чувствовала себя неловко, Карла, похоже, позабавило.

— Думаю, что нет. Я тебе скажу откровенно: эти позы не только не вызвали у меня негодования, но и, наоборот, показались мне очень красивыми и гармоничными. А если они еще и полезны для здоровья, то тогда я вообще не понимаю, почему ты должна стыдиться своих знаний.

— Дело в том, что я боюсь показаться барышней весьма и весьма странной. Я ведь занимаюсь экзотическими упражнениями, читаю весьма специфическую литературу, жизнь у меня сложилась как-то не так… Это может послужить поводом для таких предположений, о которых мне страшно даже подумать.

— По правде говоря, я и сам счел тебя барышней по меньшей мере… нетипичной.

— Я тебя в этом не виню. Занятия йогой, чтение «Бхагавад-гиты» и некоторые другие сомнительные увлечения не приличествуют девушке из хотя и провинциального, но очень древнего испанского дворянского рода. Впрочем, теперь ты знаешь, что во всем виноват мой отец — моряк, лишенный предрассудков.

— Ну да, «Бхагавадгита». — Карл бросил на меня любопытный взгляд. — Это, конечно, не совсем обычное произведение.

— Но ты с ним, тем не менее, знаком.

— Я как-то раз присутствовал в Лондоне на конференции, посвященной восточным религиям… Меня, между прочим, удивляет не столько то, что ты читаешь эту книгу, сколько то, в чьем переводе ты ее читаешь — в переводе Анни Безант. Думаю, тебе известно, кто она такая…

— Да. Неисправимая феминистка и безбожница, которая яростно выступает против христианства, ведет беспутную жизнь и пользуется сомнительной репутацией. Тем не менее она женщина умная и образованная. Этого никто отрицать не станет. Знаешь, мне кажется, что, прежде чем высказывать по поводу кого-либо определенные суждения, неплохо бы взглянуть на этого человека под различными углами зрения. Кроме того, «Бхагавадгита» остается «Бхагавадгитой», кто бы ее ни переводил.

— Ну что ж, теперь мне все понятно, — сказал Карл, охватывая этим своим «все понятно», по-видимому, очень многое.

Мы допили свой кофе, и Карл заказал еще. Время текло незаметно в этом уютном местечке, где все располагало к откровенному и обстоятельному разговору — и мягкий свет, и удобные сиденья, и аромат свежеприготовленного кофе и только что испеченных пирожных… За окнами уже наступила венская ночь — ночь холодная и отнюдь не вызывающая желания покинуть этот уютный уголок.

— Я хотела бы поблагодарить тебя за то, что ты пригласил меня поехать с тобой и достойно справился с поставленной задачей — развлекать «мамину племянницу». Это был великолепный день, — сказала я, стараясь исполнить свой долг по части выражения благодарности, пока я — что было бы, конечно же, непростительно — об этом не забыла.

— Не говори так. Ты прекрасно знаешь, что не было никакой необходимости в том, чтобы тебя развлекал именно я. Многие хотели бы провести целый день с тобой, и я, в общем-то, лишил их сегодня этого удовольствия.

«Зачем же ты это сделал?» — подмывало меня спросить у него. Зачем, герцог Карл, вы подвергли меня искусному допросу, замаскированному под разговор за чашкой кофе? Зачем вам знать, что вино мне нравится больше пива, что мясо я люблю есть слегка недожаренным, кофе пью очень сладкий, а по тротуару я стараюсь идти подальше от проезжей части?..

Я сдержалась и не стала задавать этих вопросов: они всего лишь создали бы ненужную напряженность, потому что Карл все равно не сказал бы мне правду. Подобные вопросы, любовь моя, я задавала самой себе, уже лежа в постели и размышляя о загадочности твоего брата.

* * *

Признаюсь тебе, брат, что иногда я с пониманием относился к этому твоему пороку — постоянному стремлению оказываться в компании с какой-нибудь женщиной. Ты делал это, потому что одни из них нас, мужчин, одурманивают, другие — вызывают у нас раздражение, третьи — действуют на нас успокоительно, четвертые (их меньше всего) — нас возбуждают. Женщины, по правде говоря, заставляют забыть обо всем, что не имеет отношения к ним, женщинам, и это дает нам благодатную возможность забыть даже о самых важных из имеющихся у нас проблем.