Если не знать, что автор этих слов в будущем станет юридическим основателем Европейского союза, то они могли бы показаться на первый взгляд набором банальных юридических максим. Далее Хальштейн заявлял: «При этом причина, по которой на правозащитника возлагается такая „архитектурная“ задача возникает из „нужд и потребностей“ сообщества. Создание этой новой правовой политики требует поддержки юристов, которые стоят во главе области применения права, знают законодательство и правила законотворчества, поскольку очевидно, что необходимо иметь представление о „хорошем“, чтобы суметь найти то, что „лучше“. убежден, однако, что этому призыву к созданию нового законодательства следует дать более глубокое обоснование. Я считаю, что оно должно происходить из самой природы указаний, отдаваемых народом правозащитнику. В силу закона природы, присущего профессии правозащитника, он в конечном счете должен быть ответственным архитектором права. Отношения между правозащитником и правом сегодня отличаются от «правового позитивизма“ конца XIX века, являвшегося превалирующим мнением до начала века– Создание нового права является единственной задачей законодателей, и роль судьи ограничена согласованием – подчинением – „жизненных фактов“ с фактами, определенными законом. Он пытается освободить закон от случайностей и выявляет укрепляющую систему права, которая привязывает правовые последствия к случайному событию.

Все ветви правовой деятельности являются частью очищения: научная теория права, выводы которой сводятся к предложению решений для применения на практике, ежедневная работа фронтовых офицеров [!] права, которые становятся заступниками оскорбленного правосознания [!] а также судья, который своим решением окончательно удостоверяет требования права. Все эти элементы преобразуют закон в педантичную непрерывную борьбу, во время которой люди всегда должны помнить о законе. Истинная природа законной конституции людей может быть понята лишь теми наблюдателями, которые не только смотрят на законы, но и учитывают интенсивную синергию всех этих сил. Этот „повсеместно практикуемый метод“ следует использовать, когда станет необходима полная модернизация всей правовой системы, превышающая возможности текущих модификаций. Это еще более справедливо, когда полный переворот правовой системы революционного масштаба требует использования всех имеющихся сил».

И далее: «Сегодня мы видим, что всё сообщество правозащитников – всех представителей профессии юристов, если угодно – принимают участие в выполнении колоссальной задачи народной модернизации права. Правда в том, что ни один закон не вмещает всю возможную жизни и в том, что любая формализация юридических фактов может быть лишь попыткой выделить типовые основы для принятия решения. Таким образом, как известно с давних времен, логика юриста обязательно должна быть аналогичной. Самой выдающейся чертой сегодняшнего правового государства навсегда останется тотальная правовая политика. Это означает беспрецедентно широкий и глубокий переворот устаревшей правовой системы в ее самых отдаленных уголках. Результат этого обновления охарактеризует культурное лицо новой эпохи. В прошлом этот процесс был событием в обычных границах и относился к внутренним делам небольшой Германии. Эпохальные события, однако, представляют этот процесс в совершенно новом свете. Все внутренние проблемы, все внутренние задачи затмевает величие присоединения, они будут ликвидированы поразительными импульсами, которые правовая политика получит от возвращения домой Австрии и Судетской области. Задача уже состоит не просто в обновлении ветхого старого здания, но в постройке нового здания для увеличившейся семьи народов на расширенной территории народов. Вопрос будет такой: действительно ли необходимо возводить только одно здание?»

Если соотнести все эти требования с проектом создания «европейского союза», то получается в высшей мере удручающая картина. Собственно, как запланированный в Третьем рейхе, так и нынешний Европейский союз базировались не на волеизъявлении народов, а на диктате отвлеченных принципов. Хальштейн в 1939 году заявлял: «Это приводит нас непосредственно к первой проблеме правовой политики, вызванной аннексией территорий: почему одна-единственная правовая система должна стать основой Германии? Дело не только в материальном удобстве. Этот Великогерманский рейх во все возрастающей степени становится единым экономическим субъектом. Таким образом, для Великогерманского рейха общая правовая система не является чем-то автоматически появляющимся при создании этого (будущего) рейха, но представляет собой задачу. Простодушный наблюдатель за этой ситуацией мог бы подумать, что выполнить такую задачу проще простого. Может сложиться впечатление, что нужно издать всего одно предписание, а именно о том, что все законы «старой империи» немедленно должны быть введены в действие в Австрии и Судетах. Однако поставленная задача не так проста. Невозможно ввести на такой территории сразу все наши законы, закрепленные на бумаге. Такая стратегия была бы неудачной уже из-за явной ограниченности умственных способностей тех людей, которые должны были бы применять эти законы. Такая попытка могла бы также потерпеть неудачу из-за сложности структуры современного социального порядка. Нельзя просто сменить правовую систему, как платье, которое уже вышло из моды, потому что любое фундаментальное изменение также затрагивает, если так можно сказать, индивидуальность людей.

Теперь я перехожу к конкретным вопросам уточнения законов. Необходимо выделить ряд норм, введение которых в действие не может быть отложено; они представляют собой определенную чрезвычайную программу в рамках процесса унификации права. Структура управления в Австрии и Судетской области, которая в настоящее время находится на этапе формирования, послужит в качестве модели для будущей системы управления всего рейха. На это несколько дней назад указал имперский министр внутренних дел Фрик во время выступления в «Академии административного управления» в Гамбурге».

На первый взгляд может показаться, что нет никакой необходимости столь детально цитировать, произнесенный в 1939 году доклад. Однако парадоксальность ситуации заключается в том, что основные постулаты и основные тезисы в своих правовых построениях Хальштейн оставил неизменными даже после окончания войны. В своей книге «Европейское сообщество», которая была множество раз переиздана и считается едва ли не азбукой современной европейской интеграции, Хальштейн в разделе, посвященном изменению «европейского права», прибегал ко всем тем же принципам и тем же формулировкам, что и в конце 30-х годов. Он всего лишь поменял идеологический окрас своих фраз; этой мимикрии оказалось вполне достаточно для того, чтобы рядовой европейский читатель не смог обнаружить подвоха. «Другая Германия» это не более чем уловка – старое вино, влитое в новые меха, но не более того.

В самом начале 1943 года в составе эсэсовского исследовательского общества «Наследие предков», на тот момент получившего статус управления «А» при персональном штабе рейхсфюрера СС, был создан новый отдел, который должен был заниматься проблемами социолингвистики. Располагавшуюся во Франкфурте-на-Одере структуру в документах также именовали «исследовательским центром» или «учебно-исследовательским учреждением прикладной лингвистической социологии». Деятельность этого отдела, в отличие от многих структур «Наследия предков» была совершенно секретной. О результатах ее деятельности не должны были знать не только «противники Германии», но и представители различных национал-социалистических организаций, что в первую очередь относилось к ведомству Альфреда Розенберга. Вполне логичными кажутся вопросы: почему в СС проявили интерес к проблемам социолингвистики? Чем собственно занимались в этом отделе Аненербе? Почему деятельность этой структуры была настолько засекречена, что итоги ее работы предполагалось сокрыть даже от ключевых фигур национал-социалистической партии? В настоящий момент мы обладаем достаточным количеством документов и документальных свидетельств, чтобы в деталях восстановить как предысторию возникновения этого таинственного отдела, так и его деятельность, следы которой теряются в самом конце войны в районе расположенного в Нижней Саксонии городка Ильцен. Уже после окончания войны бывшие консультанты этого отдела «Наследия предков», выдающиеся немецкие лингвисты, например Лео Вайсгербер, пытались заявить, что руководство «центра социолингвистики» было близко к движению Сопротивления, но их мнение предпочли оставить без внимания.