– Ты её зачем не до конца нагинаешь, – сказало Веретено, посмотрев, как Вану прогибается, сидя верхом на колене партнёра. – Такая гибкая она, спина без костей, а твоя задача зрителю это показать. А ты, Бану, не стесняйся, сядь на него как следует, а то ты опираешься на свои ноги и тебе неудобно.

– На его тощей ноге сидеть ещё неудобнее, как будто на метле летишь, – дерзко ответила Бану. Выражение лица Веретена стало смущённое и слегка мечтательное.

– Ну, иди ко мне, я жирненький. – Он подскочил к Бану и показал, как надо делать это движение. Ощущения для Бану были качественно иными, она и не знала, что этот сложный прогиб может быть настолько удобен в исполнении. Веретено, забывшись, всё крутило её вверх-вниз, пока у Бану не закружилась голова – то ли от счастья, то ли от чрезмерной нагрузки на вестибулярный аппарат. – Спинка уже не болит! – включил он маму-курицу.

– Когда вы рядом, у меня ничего не болит. Вы для меня – как анестезия.

– Ана-что?

– Обезболивающее… а, не важно.

Бану посмотрела ему в глаза – она никогда ещё не видела их с такого ракурса, сейчас их лица были прямо друг напротив друга, и его зрачки были глубокими, как нефтяные скважины. Голова Бану вдруг наполнилась странными образами, которых она никогда в своей жизни не видела – чьи-то лица, сырые стены заброшенных залов, партер, полный светящихся глаз. Бану заморгала и вцепилась в мягкое плечо Учителя. На секунду ей подумалось: «Что будет, если я его сейчас просто не отпущу, и гори оно всё синим пламенем?» В следующую секунду она уже стояла в шаге от него, и Вагиф тянул к ней костлявые длани, чтобы отработать наклон. Веретено ушло.

Когда Бану и Вагиф решили сделать прогон под музыку, диск заело на этом самом наклоне, и, сколько они его ни ставили заново, так и не заиграл дальше.

Для храбрости Байрам выпил полстакана купленной тайком от родителей левой водки, в результате его долго тошнило прямо на улице, отчего он окончательно вызверился. Отцовский нож неприятно оттягивал карман, Байраму казалось, что его контуры угадываются под тканью джинсов и все видят его и знают, куда и зачем он идёт. А направлялся Байрам на чемпионат. У него даже билет имелся – в другом кармане.

Он слегка опоздал, хотя планировал прийти пораньше и сорвать чемпионат. Теперь приходилось ждать его окончания. Когда его на входе попросили предъявить билет, он по ошибке сунул руку не в тот карман и немного психанул. Наконец ему всё-таки удалось проникнуть в зал. Там Учитель уже вовсю разглагольствовал перед зрителями, которые сидели как загипнотизированные. Байрам вздохнул от какой-то неприятной тоски, словно ему сказали, что он никогда больше не увидит родного дома. Его руки были ледяными и дрожали, и такие же ладони сейчас были у всех участников чемпионата. Начался парад, и Байрам заметил Бану, которая шла об руку со своим партнёром. Она показалась Байраму совсем не такой милой, как обычно, потому что улыбку словно приклеили ей на лицо, а глаза были полны ненависти. У остальных участников вид был не лучше, и Байрам подумал: а не прячет ли каждый из них по ножу под платьем или рубашкой?

Байрам честно посмотрел все выступления, даже малозрелищную бачату, которая в этот раз просто превзошла все ожидания: у одной из участниц из платья вывалилась обнажённая грудь, но она мужественно завершила танец перед всем залом, который гудел, как рой ограбленных пчёл. Ей долго хлопали, Байрам и тот сомкнул ладони пару раз, хотя ему сейчас было не до созерцания женских грудей.

Затем последовал снова парад и награждение, а потом Учитель созвал всех фотографироваться, и на сцену ринулась половина зала. Байрам вскочил с места и побежал вместе со всеми. Разумеется, он очень постарался не попасть в объектив, что было не так уж сложно, учитывая то обстоятельство, что в него же стремились попасть человек сто пятьдесят. Байрам проскользнул за кулисы, начал поздравлять всех подряд, победивших и проигравших, а сам всё ждал Учителя, теребя в кармане сложенный нож.

Наконец тот появился, чтобы сфотографироваться со своими питомцами, многие из которых уже в раздражении посрывали с себя костюмы и бронзовые медали. Сначала Байраму пришлось долго ждать, пока они наделают снимков вдоволь. Потом Учитель бегал от одного к другому, что-то всем говорил, агитировал людей прийти на праздничную вечеринку в честь победителей, которая должна была состояться через пару часов. Байрам почти отчаялся и уже почти согласился отложить свой замысел до более подходящего времени, хотя в глубине души знал, что во второй раз уже не решится на такое.

И тут небеса, видимо, услышали его, потому что Учитель вдруг обратил внимание на Байрама, помахал ему широкой ладонью, подзывая к себе. И Байрам поплёлся.

– Салам, Байрам! Как настроение, праздничное? Ну как тебе наш чемпионат? В следующий раз ты выступать будешь. Найдём тебе партнёршу.

– Я хотел, чтобы мы с вами об этом поговорили. Можно вас на секунду туда? – Заикаясь, Байрам указал левой рукой на тёмный проход, соединявший две половины закулисного пространства. Учитель посмотрел на него странно потемневшими глазами, поджав нижнюю губу, отчего стал похож на приготовившегося к погоне горностая, и Байраму показалось, что сейчас он его пошлёт, скажет, что у него нет времени на глупости, но любопытство Учителя пересилило, и он сказал:

– Ну пойдём. – Его голос показался Байраму очень неприятным.

Они протиснулись в проход, похожий на один из тех шкуродёров, которые доставляют так много неудобств спелеологам, и оказались в большом и пыльном пространстве за сценой, где над их головами болтались загадочные механизмы.

– Афсана прыгнула из-за вас, – без обиняков заявил Байрам, обмирая от собственной наглости и чувствуя себя всемогущим и справедливым карающим ангелом.

– Куда прыгнула'? Какая Афсана? – с недовольным лицом спросил Учитель.

– Убила себя. Ходила к вам на сальсу, – высоким голосом возвестил Байрам.

– Из-за меня? Тебе не стыдно? Что ты говоришь?

Байрам воинственно заверещал и выхватил из кармана нож, нажал на кнопку, и из рукояти выскочило с характерным щелчком, который так неприятно услышать в тёмной подворотне, длинное острое лезвие. Байрам подскочил к Учителю, и больше он ничего не успел сделать, потому что тот схватил худосочное запястье Байрама своей стальной ручищей и легко вывернул его. Байрам выронил нож и захныкал. Затем он попытался сокрушить Учителя апперкотом, но не смог впомнить, что это такое, и его левая рука с лёгкостью была перехвачена на полпути к упитанному телу противника.

– Ты что, меня зарезать хотел? – обиженно спросил Учитель, рассеянно выкручивая правую руку Байрама.

– Н-н-н-е-е-ет, – проблеял Байрам, пригибаясь к полу так низко, что мог сосчитать гвозди в каждой доске.

– Аллах, Аллах, какой сегодня тяжёлый день, – устало прошептал Учитель, отпустил Байрама и наклонился подобрать нож. Внимательно осмотрев его, он спросил: – У папы взял?