Петр Алексеевич, с ног до головы усеянный мелкой стружкой, вооружившись небольшим топориком, мастерил украшение кормовой надстройки — двух львов с загнутыми кверху хвостами, которые передними лапами держали королевскую корону. От усердия царь даже высунул язык.

— Молодец, Питер, — подошел к самодержцу высокий плотник, попыхивая коротенькой трубкой. — Только не позабудь русалок на перекладинах вырезать. А то иначе удачи не будет. В нашем деле они — главное! Хе-хе-хе!

— Хорошо, герр мастер, — охотно отозвался царь, не отрываясь от работы.

Курьер внимательно всмотрелся в русского царя. В нем не было ничего величественного. В обыкновенной одежде мастерового, с черными ладонями от въевшейся смолы и в перепачканном парике он совершенно не походил на властителя обширной империи, что простиралась далеко за Урал. Губы курьера невольно скривились. Если так в России выглядят цари, то что тогда говорить о подданных?

Однако это не помешало ему проявить должную учтивость. Склонившись перед Петром, он протянул ему грамоту и произнес на голландском языке:

— Ваше величество, английский король Вильгельм III просит вас посетить Лондон.

Положив топор, божий помазанник взял протянутую грамоту.

— И когда? — спросил он тоже по-голландски, небрежно отрывая сургучовую печать. Помешкав малость, швырнул ее в ворох стружек, где она и затерялась.

— Это когда будет угодно вашему величеству.

— Питер! — окрикнул один из мастеровых царя. — Помоги мачту донести.

Сунув в карман непрочитанную эпистолу, он поторопился на зов. И в течение получаса английский курьер наблюдал за тем, как русский самодержец с дюжиной рабочих, надрывая от тяжести пуп, волочил гигантскую мачту к середине корабля.

Презабавное зрелище! Будет о чем рассказать королю, когда тот спросит, что царь делал на верфи в Нидерландах.

«Интересно, а кто-нибудь из них знает, что тут работает русский царь? — с улыбкой подумал курьер. И, заметив, как плотники по-дружески хлопают русского царя по плечу, запросто называя его Питером, сделал вывод: — По всей видимости, им это даже и в голову не приходит».

В перепачканной одежде, со стружкой, вкравшейся в волосы, Петр выглядел комично, но курьер понимал, что сейчас не самое подходящее время для улыбок. Отерев руки о тряпку, Петр спросил:

— Стало быть, в удобное время?

— Именно так, ваше величество.

— Тогда вот что. Передай Вильгельму… моему другу. Буду через пару недель. Корабль на воду спускаем, уж не хотелось бы пропустить такое событие. А потом, мне ведь здесь жалованье платят. Ежели договор нарушу, так части денег лишусь. Чего же мне деньгами-то разбрасываться? — вполне искренне посетовал царь.

В этот раз погасить улыбку не удалось.

— Разумеется, ваше величество!

Курьер внимательно проследил за тем, как русский царь напялил на голову парик, небрежно, кое-как, словно какую-то шапку. Из-под накрахмаленных буклей выбивались пряди каштановых волос.

— Ежели вы приглашаете, тогда и доставить до места должны. Чего же мне, корабль нанимать? Так и без штанов можно остаться! Уж больно они у вас здесь недешево стоят.

— О! Ваше величество, об этом вам не стоит беспокоиться. В Англию мы доставим вас на королевской яхте.

— Вот и договорились, — вновь взялся за топор Петр. Он внимательно посмотрел на выполненный рисунок. У одного из львов хвост получился большим. Следовало его укоротить. Так что работы хватало!

— А вы знаете, где я остановился?

Опять учтивая улыбка:

— Мы знаем о вас очень многое, ваше величество. И в том числе где вы проживаете.

— Кто за мной придет?

— В послании все написано, ваше величество… Вице-адмирал Митчелл и маркиз Кермартен.

— Ладно, сговорено! Почитаю грамоту на досуге. — И показав кивком на высокого человека с короткой трубкой в зубах, добавил: — А сейчас мне работать нужно, а то что-то мастер на меня косо посматривает. Глядишь, так еще и жалованье не заплатит!

— О да, конечно! — живо отозвался курьер, наклонившись еще ниже, чтобы спрятать улыбку, раздирающую губы.

Еще один анекдот про царя Петра был готов.

* * *

Ровно через две недели в Амстердам прибыла королевская яхта в сопровождении трех линейных кораблей. Подобного изящества город не наблюдал давно. На мачте, приковывая взгляды, трепыхал английский стяг. Горожане, собравшись на пирсе, наблюдали за тем, как к причалу пристает королевская яхта. Дюжина матросов, сгрудившись у кабестана, разворачивала стальной трос, а два ялика — в корме и в носу судна, удерживая дополнительные канаты, помогали закончить маневр.

Матросы работали согласованно и весело под отрывистые и громкие свистки боцмана. Сам вице-адмирал Митчелл стоял на капитанском мостике и флегматично посматривал за работой. Со стороны могло показаться, что его мало интересует происходящее, но в действительности от его внимательного взгляда не укрывалось ни одно движение матросов.

Наступал прилив. Время для швартовки — не самое благоприятное. Но слаженные действия команды позволяли надеяться, что скоро яхта пристанет к причалу.

Вице-адмирал сошел с капитанского мостика и подозвал к себе первого помощника.

— Вы знаете, где расположился русский царь?

— Да, сэр. Недалеко от верфи.

— Вот и прекрасно. Возьмете с собой нескольких офицеров, мы поедем к царю Петру.

— Да, сэр, — охотно отозвался помощник.

— Компанию нам составит маркиз Кермартен. И не забудьте захватить с собой хорошего вина. Я слышал, что царь Петр большой его поклонник.

— Учту, сэр.

* * *

В последние две недели Петр Алексеевич проживал у служанки харчевни, — толстой улыбчивой барышни по имени Катрин. Возвращаясь с верфи, царь неизменно проходил мимо харчевни, где она служила, по обыкновению выпивал две бутылки вина, после чего, заперевшись с ней в подсобное помещение, рассказывал барышне без затей о том, как успел соскучиться по ее ласкам за время трудового дня. После подобного диалога девица выходила к посетителям малость помятая, но всегда чрезвычайно удовлетворенная.

В этот раз Катрин была необыкновенно мила. Разнежившись, Петр Алексеевич спал на мягкой кровати, пуская обильные пузыри на накрахмаленную наволочку.

— Государь, — услышал он сквозь сон голос Меншикова. — Проснись!

Продрав веки, Петр Алексеевич потянулся было к дубине, стоявшей подле кровати, чтобы как следует проучить наглеца, посмевшего оторвать его от сонных грез, но рассмотрел на лице Алексашки печать наивысшего возбуждения.

— Видала, Катрин? — взглянул он на девицу, чистившую рыбу.

Отлетевшая чешуйка прилепилась Петру на ладонь. Брезгливо отряхнув руку, самодержец посетовал: