— Ты слыхала новость? Паруса Констанция видели недалеко от Таната.

— Слыхала, конечно. Кто не слыхал?!

— Мы-то думали, что ты в Аква-Сулисе, вдали от всех событий.

— Я всегда терпеть не могла быть вдали от событий.

— В ближайшее время, думаю, событий будет предостаточно, — сказал Флавий и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. — Да хранят тебя боги, когда все начнется, тебя и Волумнию.

Юстин, который выходил последним, набрался храбрости и тоже поцеловал ее, неуклюже и застенчиво, отчего она тихо рассмеялась неожиданно молодым смехом.

Они разыскали приятеля, жившего неподалеку от Южных ворот — он ждал и уже начал беспокоиться, ибо мулы были давно навьючены, — и с первыми лучами солнца, как только открылись ворота, без хлопот вышли из города, ведя под уздцы животных; маленький Куллен шел между ними, стыдливо опустив голову, в женском плаще, надетом поверх его шутовских лохмотьев, которые он так и не пожелал снять.

А еще через два дня, вечером, они стояли на гребне холма, откуда дорога вела к усадьбе. Ветер, постоянно менявший направление, усилился и теперь дул с юго-запада, лихорадочно гоня перед собой капельки тумана и низкие облака, как пастушья собака гонит овец. Теплый дождь хлестал по лицу, оставляя на губах слабый привкус соли; быстро темнело, однако Юстин, как ни напрягал глаза, всматриваясь в размытую, зыбкую даль, не видел маячных огней Векты.

Поглядев в ту же сторону, Флавий сказал:

— Вокруг острова ненастная погода. Думаю, флоту в Векте сегодня предстоит трудная ночь, наверняка кто-нибудь попытается пробраться к берегу.

Они повернулись спиной к морю и, понукая усталых мулов, уныло бредущих впереди, стали спускаться к дому. Антоний встретил их у нижней террасы, где кончались виноградники, с ним был Майрон — он теперь неохотно расставался с молодым центурионом.

— Ну как, все в порядке? — спросил Антоний.

— Все хорошо, хотя был момент, когда нам пришлось поволноваться. А как тут у вас?

— За последние несколько дней девять новых рекрутов и несколько человек из старой команды, из Регны и Адурнов. Так что «ламповое масло» как нельзя кстати, даже если только половина слухов, гуляющих по лесу, имеют под собой почву.

Майрон поспешил вперед, чтобы взять на себя заботу о мулах, и, когда он увел их, Флавий сообщил:

— Тут у нас еще один член братства. Он был псом Караузия и не питает большой любви к Аллекту.

— Так, так, не успеем оглянуться, как у нас будет легион, — сказал Антоний и добавил: — Мы с Пандаром созвали отряд и велели разбить лагерь вблизи фермы. Решили не дожидаться твоих приказаний, потом ведь не успеем всех собрать.

Флавий кивнул:

— Все правильно. А теперь пошли поедим. Я уже забыл, как выглядит пища.

Антоний вдруг остановился:

— Вас около дома ждет какой-то человек, он здесь со вчерашнего дня и отказывается говорить, по какому делу.

— Что за человек?

— Охотник. Здоровый, видный, с большим копьем.

В сгущающихся сумерках Флавий и Юстин взглянули друг на друга, и у обоих мелькнула одна и та же мысль. Флавий сказал:

— Пойдем поглядим на охотника, а ты Антоний, возьми с собой Куллена и накорми его. Мы скоро придем, тогда и поедим.

— Мы оставим вам оленины, — утешил их Антоний. — Пошли, Куллен, пес Караузия.

В то время как Антоний и маленький шут направились к хозяйственному двору, где внизу под террасой уже запекали оленя, убитого Киндиланом, Флавий с Юстином двинулись к дому, чтобы найти незнакомца с копьем.

Темная фигура сидящего перед домом на корточках человека выпрямилась и, выступив из тени, шагнула в неяркую полосу света, падающего из двери; свет отливал медью на львиной гриве волос и золотил бледным, жидким золотом венок из белых лебединых перьев на древке копья, на которое он опирался.

— И правда, Эвикат! — воскликнул Флавий, тем самым произнеся вслух имя, то самое, невысказанное, что было у них на устах. — Клянусь всеми богами, это Эвикат! — И он ринулся ему навстречу. — Во имя всех чудес на свете, скажи, что привело тебя сюда?

Юстин почему-то не слишком удивился. После истории с Кулленом ему казалось вполне естественным и само собой разумеющимся, что люди, с самого начала вовлеченные в эти невероятные события, теперь собираются вместе, так как по всему было видно — близится развязка.

— Аллект снял половину гарнизона с Вала, и по вереску идут слухи, много слухов, — сказал Эвикат. — Поэтому я снова оставил собак у кузнеца Кускрида и отправился с копьем на юг, чтобы принять участие в последней битве: хочу увидеть, как от Аллекта ничего не останется, тогда он не сможет вместе с пиктами пойти против моего народа.

— Ясно. Но как ты узнал, где нас найти? И что мы не в Галлии.

— Кто хочет, тот слышит, — ответил Эвикат. — В вереске все слышно.

— Отлично! Каким бы способом ты ни отыскал наш след, мы рады тебя видеть! — сказал Флавий, положив руку на плечо охотника. — Тебя и твое большое копье. Но ты нас заждался после долгой тропы, а между тем запекают оленя. Мы еще успеем обо всем потолковать, а сейчас пойдем поедим.

Но прежде чем сесть за ужин со своим отрядом, Флавий принес из сарая новое древко копья из белого ясеня, а после трапезы отыскал старого Тьюэна, кузнеца, кующего подковы для сандалий, и велел ему разжечь горн и выковать из железа поперечную планку с пазом, которую можно было бы прибить к древку, и вдобавок еще четыре бронзовых гвоздя. А позднее вечером, когда вся команда улеглась — кто в хлеву, кто в амбаре, кто во флигеле, — он перенес все, что сделал ему кузнец, в атрий. И здесь, склонившись над низким огнем, они с Юстином насадили искалеченного орла на древко копья и, вогнав бронзовые гвозди в дырочки на хищных когтях, прибили их для прочности, а маленький Куллен, ни за что не согласившийся расстаться со своими спасителями, спал, свернувшись по-собачьи, в углу, и серебряная ветка, освобожденная от шерсти, заглушавшей ее звон, поблескивала у него в руке.

Юстин с самого начала поверил, что это и есть тот самый орел, тайну которого разгадал Флавий. Но если даже у него и оставались сомнения, то в эту ночь, когда он трудился при гаснущем свете очага, а снаружи гулял легкий зюйд-вест, они окончательно исчезли. Бронзовый орел у него в руках был исполнен какой-то магической силы. И чего только он не перевидал, сколько горьких, темных и славных дней выпало на долю этой покалеченной птицы из золоченой бронзы — гордости и чести пропавшего легиона! А теперь, думал он, она не может не чувствовать, что возвращаются былые времена. И снова, пока работал, он ощутил свое родство с тем молодым воином, которому стала домом эта долина среди холмов и который вернул пропавшего орла домой, вернул его своему народу. Таким образом, орел и ферма оказались связанными, и не было ничего неестественного в том, что именно отсюда это древнее знамя отправится в свой последний бой. Это ощущение родства было настолько сильным, что когда в открытом дверном проеме — после того как они управились с работой — возник человек, Юстину показалось, что там, спиной к наполненной ветром тьме, стоит Марк. Но это был всего лишь Антоний — он вошел в комнату, стряхивая дождевые капли с густых темных волос.