Группа, которую в качестве гида должен был вести Воронцов, состояла из трех человек. Два типичных американца, муж и жена, и сам Алсуфьев.

Американцы, супруги Кроули, были классическими янки. Он – натуральный реднек из Техаса лет сорока; крепкий, белобрысый, с красной не только шеей, но и физиономией. Она – моложавая красавица при богатом муже, черноволосая, высокая, со сногсшибательной фигурой. Звали их Джим и Сара. Джим все время пучил глаза и довольно скалил зубы, Сара глядела загадочно, улыбалась уголком рта. Лицо, впрочем, у Сары было простоватым, но, во-первых, с лица воды не пить, во-вторых, все остальное было выше всяких похвал, а в-третьих, нефтяному ковбою Джиму и того было сверх всякой меры.

Совсем другое зрелище представлял собой Арсений Федорович Алсуфьев. Это был худощавого телосложения и среднего роста эмигрант лет, вероятно, шестидесяти. (На самом деле, разумеется, Воронцов знал его точный возраст, но при знакомстве очень важно первое впечатление, потому что как человек выглядит, так он, скорее всего, себя и чувствует).

Однако ни рост, ни сложение, ни даже возраст в данном случае ничего не значили. Гораздо важнее было лицо подопечного. А лицо это оказалось довольно любопытным. Короткие седые волосы, глаза, цвет которых было трудно определить, потому что Алсуфьев смотрел на собеседника, прищурясь, лоб, изборожденный резкими продольными морщинами, волевой подбородок, тонкий нос с легкой горбинкой – и общее ощущение хмурой загадочности, исходящее от человека в целом.

На миг лейтенанта посетило чувство дежавю́: ему показалось, что лицо алсуфьевское он уже видел раньше. Ну, конечно, видел, оборвал он сам себя, он же читал его анкету. И, очаровательно улыбаясь, обратился сразу ко всем троим:

– Здравствуйте, господа! Я ваш гид, меня зовут Сергей Воронцов. Рад приветствовать вас на гостеприимной советской земле.

Джим радостно оскалился, Сара благосклонно покривила губки, в лице же Алсуфьева что-то коротко дернулось. Лейтенант подумал, что только клиента-эпилептика ему не хватало. Но тут же вспомнил, что перед ним не просто турист, а, скорее всего, шпион. Вряд ли НТС послало бы в Россию эпилептика – мало ли, что с ним случится во время приступа. Значит, на этот счет можно быть спокойным.

– Сейчас мы с вами поедем в гостиницу, оставим там багаж, немного отдохнем и отправимся смотреть Красную площадь, – объявил Воронцов. – После этого у нас запланирован обед. Затем мы поедем любоваться образцом современной архитектуры – недавно построенным зданием МГУ. А после ужина нас ждет Большой театр – балет «Ромео и Джульетта» с непревзойденной примой Галиной Улановой.

Тут лейтенант добрым словом вспомнил про себя сразу двух человек. Первой была, конечно, его Танечка, благодаря которой он сильно пополнил свой культурный багаж и мог поддержать светскую беседу почти в любой компании. А вторым оказался его преподаватель английского Александр Петрович.

– В иностранном языке главное – не проно́нс и не грамматика, – втолковывал он Воронцову на занятиях. – В языке главное – чтобы ты понимал собеседника, и он тебя понимал тоже. Если это достигнуто, считай, язык ты знаешь. А говорить без акцента – это только для шпионов хорошо.

Именно поэтому особенного внимания произношению Сергей Воронцов не уделял, больше напирал на лексику. И сейчас это неожиданно ему помогло. Несколько дубовая манера выражаться ясно говорила, что он – не какой-то ужасный чекист, а обычный советский гид, которого не следует бояться. Видимо, так и решил Алсуфьев, который в первую минуту весьма внимательно вслушивался в то, как говорит их гид по-английски. Поняв, что говорит он хоть и бегло, но не бог весть как изящно, тот, кажется, успокоился. И это было, безусловно, на руку лейтенанту.

С экскурсионной программой все вышло отлично – чему-чему, а безостановочно болтать языком в Комитете учили на славу. Те, кому чекисты представлялись сдержанными, мужественными и немногословными людьми, познакомившись с этой публикой поближе, бывали сильно удивлены и даже обескуражены, обнаружив, что комитетчики – самый болтливый народ на земле.

– Главное оружие чекиста – не пистолет, а язык, – втолковывал лейтенанту майор Фетисов. – Можно и корову научить метко стрелять, а вот умение разговорить собеседника – это высокое искусство.

Со временем и сам лейтенант убедился в верности его слов. Да вот хоть этот случай взять, с туристами. Ну, чем бы ему сейчас помог пистолет? Да ничем. А умение говорить обо всем на свете – это сила. Конечно, профессиональный экскурсовод наверняка бы нашел в его манере знакомить туристов с достопримечательностями массу огрехов, но Джиму с Сарой вполне хватало. А Алсуфьев, если и был чем-то недоволен, претензий никаких не высказывал.

Номер Воронцову достался скромный, зато одноместный и рядом с Алсуфьевым – видимо, полковник постарался. По счастью, советские гостиницы строились так, что слышно было не только каждое слово, сказанное за стеной, но даже шум включенной воды. Даже просто передвижение объекта по номеру мог слышать лейтенант и, таким образом, нужный эффект постоянного приглядывания был достигнут. Ну, если не приглядывания, то как минимум – прислушивания.

Вечером он быстро переоделся, взял бутылку портвейна и направился в номер к Алсуфьеву – устанавливать дружеские отношения. Заодно хотелось посмотреть и хоромы, в которых жил эмигрант.

Хоромы оказались вполне кондиционными – традиционный советский люкс, способный свести с ума любого колхозника, а иностранцами воспринимаемый как нечто само собой разумеющееся. В номере, помимо тяжелых шелковых гардин, широчайшей кровати и вызолоченной люстры имелись холодильник «Север» и телевизор «Уран» – роскошь, недоступная подавляющему большинству простых советских граждан.

Однако хозяин номера принял Воронцова холодно.

– Я не пью, – сказал он, брезгливо покосившись на бутылку.

Воронцов заметил, что в гостиничном ресторане, кажется, есть «цинандали».

– Если я не пью, то я не пью ничего, – отвечал Алсуфьев. – Ни грузинского, ни молдавского, никакого…

– Так, может, чаю?

Но от чаю эмигрант тоже отказался. Извините, сказал, я несколько устал и хотел бы отдохнуть.

Знаем, как бы ты отдохнул: взорвал бы пару военных заводов, подумал про себя лейтенант, но вслух говорить не стал. Откланялся, забрал бутылку, да и был таков. Перед тем, как зайти в номер, провел короткий инструктаж с коридорной. Эта всю ночь будет бдить, мимо нее и мышь не проскочит. И наружка внизу наверняка караулит. На таких условиях можно даже немного вздремнуть – завтра с утра пораньше вставать придется, надо как следует выспаться.

Второй вечер прошел почти без эксцессов. Пару раз Алсуфьев выходил было в коридор, но бдительный лейтенант тут же открывал дверь своего номера и спрашивал, не нужно ли чего.

– Да нет, я итак, ноги размять, – говорил эмигрант и скрывался у себя.

Когда и по время третьей попытки он снова увидел в дверях гостеприимную физиономию Воронцова, то, кажется, потерял всякую надежду незаметно выбраться из гостиницы и лег спать.

На третий день, перед отъездом в Ленинград, лейтенант явился к соседу с новой идеей: предложил позвать девушек. Алсуфьев посмотрел на него изумленно: каких еще девушек? Проституток?

– Почему проституток? – обиделся лейтенант. – Хорошие девушки, честные. Комсомолки.

Алсуфьев отвечал, что никакие комсомолки его не интересуют, потому что они еще хуже проституток. Проститутки хотя бы честно берут деньги, а комсомолки отдаются налево и направо просто так.

– Да что вы, Арсений Федорович! Кто это вам сказал такое про комсомолок? – удивился Воронцов. – Комсомолки – это очень скромные девушки. У них всё только по любви.

Арсений Федорович махнул рукой: не морочьте мне голову! Видел я этих ваших комсомолок еще в двадцатые годы! На уме одни оргии и шмотки. Лейтенант стал объяснять, что это прежние комсомолки такие были, а нынешние совсем другие. Они славятся своим целомудрием и честностью, а самые честные комсомолки – как раз московские.

Алсуфьев отвечал, что предпочел бы проституток, но, насколько ему известно, все советские проститутки работают на КГБ – Сергей Сергеевич наверняка об этом знает. Воронцов отвечал уклончиво, что сотрудничество с КГБ – личное дело каждой отдельно взятой проститутки. Он сам, например, никогда не слышал, чтобы проституток насильно заставляли работать на чекистов.

– А вы сами разве на КГБ не работаете? – внезапно спросил Алсуфьев.

Лейтенант даже глазом