— Сталкер оклемался и готов к свершению возложенной на него миссии. — Шелихов откашлялся и вернул ученому пустую фляжку. — Насколько я слышал, впереди задница, а детектор сбоит.

— Ну, в общем, так и есть, — кивнул Игорь.

— Лады. Обождите немного, попробую разобраться.

Шелихов поднялся на горбатый пешеходный мостик через речку и уселся прямо на бетон. Конечно, паршиво, что с ним сейчас не было его тонко настроенной, «бывалой» машинки, пусть и не самой новой модели, но испытанной и надежной. Впрочем, Шелихов никогда особенно не полагался на технику, намного важнее было его собственное, «живое» внимание, способность подмечать зачастую почти невидимые, но жизненно важные в Зоне детали. Такой способ выжить не подводил Семена никогда, и сталкер решил положиться на него и в этот раз.

Сам мостик и примерно два метра дорожки сразу за ним были «чистыми» — об этом «знал» и научный детектор Лазарева. А вот дальше начинались неприятности…

Человек, никогда не бывавший в Зоне, не увидел бы ничего необычного на серой пыльной дорожке, засохших кустах и бетонной стенке забора, начинавшегося за густыми зарослями бурьяна. Разве что удивился бы тому, что в сухой и по-летнему жаркий сентябрь, за время которого не было ни одного дождя, у дорожки в неглубокой впадине блестела широкая мелкая лужа. Внимательный, но не знакомый с «аномальщиной» человек отметил бы, что жидкость лужи мало похожа на воду — слишком прозрачная, и дно ее выглядит таким же сухим и серым, как пыльный асфальт. И, может быть, даже подошел бы, попытавшись посмотреть на странную воду поближе, ткнуть в нее палкой или даже рукой. Откуда ему знать, что здесь так выглядит смерть, точнее, одно из ее бесчисленных лиц и когтей… но Шелихов понял это сразу. Значит, не просто не подходить, а держаться от «лужи» как можно дальше. И снова дорожка, сантиметр за сантиметром, трещинки в асфальте, иголочки давно засохших травинок, прошлогодняя листва у бордюров. Видно, что у них есть тени, что не вздрагивает плотными волнами воздух, не искажаются формы… хорошо. Сверху вот только мерещится в боковом зрении нечто, похожее на тонкую полиэтиленовую пленку, колышущуюся под ветерком медленными, пологими волнами. И черт ее знает — опасна ли, безвредна она, или просто галлюцинирует сталкер, что в любой Зоне вещь совершенно обычная даже для нормального человека. Но Семен уже в курсе, что по дорожке, какой бы чистой она ни была, идти не надо. Оно, может, сейчас только безвредным выглядит, а как вляпаешься, так по суставам тебя эта «пленочка» и раздергает, как ветхую куклу. Э-эх… Шелихов немного испугался, к счастью, нормальным, «рабочим» страхом сталкера, мобилизующим внимание, координацию и осторожность. И пошел вперед.

Под ботинком тихо похрустывали песок и мелкие камешки. В воздухе ощущался плотный зной, лицо ощутимо припекало справа, но до очага было далеко — аномалия с хорошо заметным столбом раскаленного воздуха лежала у самого забора, где потрескался и выкрошился бетон и выцвели до бледных пятен убитые жаром граффити. Еще шаг, и неприятно закололо кожу тысячей микроскопических иголочек, шевельнуло волосы на руках, а где-то высоко над головой послышалось негромкое, но тяжелое жужжание, словно кто-то потревожил большое гнездо шершней. Значит, стоп, и назад нельзя, вправо… успокоилось, стихло, только чувствуются сухие щелчки статики на одежде. Десять шагов, стоп… опять внимательно осмотреться, веером раскидать пригоршню камешков, собранных тут же… ничего. Дальше метр за метром, вытереть пот, отдышаться. Обычный сталкерский аллюр по гнилой полянке, где нельзя, ни в коем случае нельзя спешить и полагаться на авось. Не повезет в любом случае. Такие места не прощают даже малейшей дурости.

— По моим следам с той же скоростью. По одному, — велел Серый, миновав аномальный очаг.

— По одному? — переспросил Ткаченко. — Может, уже сразу и пройдем, я твой зигзаг запомнил.

— Может, и пройдете, — кивнул Семен. — А может, и нет. В некоторых местах тут как со льдом по весне — в одиночку ходить еще можно, а в кучу собираться только тем, кто любит внезапное моржевание.

— Понял, — усмехнулся капитан.

По дороге, проложенной Семеном, группа прошла без труда — конечно, бывали случаи, что в некоторых аномальных зонах пропадали люди, идущие след в след за проводником, но такое бывало редко, и Шелихов этого всерьез не опасался. По большому счету, в Зоне не было никаких гарантий безопасности, и задача любого сталкера была не исключить риски, так как это было попросту неосуществимо, а свести их к возможному минимуму. Семен пока что с этой задачей справлялся…

«Горелый, не горелый, но веду… — Шелихов даже усмехнулся такой мысли. — Мусорщик, блин… может, и правда, что Зона все равно своих бродяг метит, и прав академик Яковлев, что хоть какого-нибудь, хоть самого завалящего сталкерка, но в группу определяет обязательно. Может, и выгорит довести… хотя от этой дряни, занозы паскудной в душе уже не избавиться, похоже. Не отпускает, тварь. Не отпускает…»

— По всем параметрам снижение активности, — прокомментировал свои наблюдения Лазарев. — Впереди примерно на пятьдесят метров не регистрируется никаких возмущений, хотя… да… фоновые всплески все-таки имеют место быть.

— Аномалии на пути ожидаются? — спросил Ткаченко.

— Если верить приборам, то нет. — Лазарев поводил «Шелестом», прибор тихонько пискнул.

— Ясно… — Шелихов заметил, как опустились плечи капитана, и он немного поменялся в лице, когда группа начала подходить к улице Галушкина.

Аномалий на пути не было, но покинутая Москва внушала тяжелое, неуютное чувство пустоты и заброшенности. Город встретил Шелихова пронзительной тишиной — улица, дома, застывший на рельсах трамвай, редкие автомобили у подъездов на спущенных, продавленных шинах да еще небольшой затор на перекрестке — видно, тогда еще, в панике, случилась авария, образовалась пробка, и некоторые машины просто бросили, чтобы успеть убежать из Города. Солнце, выглянувшее было с утра, скрылось за пеленой высоких светло-серых облаков, и привычная уже летняя жара сменилась сухим теплом, и в полном безветрии казалось, что в Москве навсегда остановился, уснул даже воздух. Город был серым и пугающе пустым. Шелихов вспомнил, как в детстве его бабка, крестясь, называла заброшенную по непонятным причинам стройку на окраине города «место пусто». Кто-то говорил, что для окончания строительства банально не хватило денег. Кто-то, пожав плечами, предполагал, что у государства изменились планы и очередной проектный институт оказался ему не нужен, так как у новой власти в принципе хватало нефти, газа и никеля для того, чтобы особенно не волноваться о всяких там убыточных производствах. Но некоторые суеверные граждане, приняв чашечку водочки во время кухонных бесед обо всем на свете, сообщали полушепотом, что, дескать, место для стройки выбрали нехорошее, «пусто место». Что экскаватор при рытье котлована то и дело выковыривал из легкой песчаной земли черные рассыпающиеся доски. А вместе с досками и кое-что еще, и потом местные ребятишки носились по дворам, насадив на штакетины рыжие от долгого лежания в земле черепа, и ушлые горожане подолгу копались в песчаных отвалах в поисках изделий из драгметаллов и, по слухам, даже находили. По другим слухам, на стройке начались несчастные случаи, и что не из-за плохого бетона, а исключительно по причине «место пусто» треснула по всей длине несущая стена, и обрушился лестничный пролет, задавив строителя, и посадили проворовавшегося бригадира, и вообще плохо было там, не везло. Бабка рассказывала про бывшую стройку по вечерам, когда внуки просили «бабусь, чего-нибудь страшненького». И для Семки «пусто место» навсегда осталось брошенным, разваливающимся недостроем с залитыми колодцами, стопками ноздреватых бетонных плит, ржавой арматурой в стенах и тяжелым, сырым зловонием мокрых подвалов. Но самой яркой нотой в ощущениях было чувство гулкой, ясной пустоты в засыпанных штукатуркой коридорах, отсутствия не чего-нибудь конкретного, а просто глубокого, всеобъемлющего отсутствия во всем — в летних облаках и краешке небесной синевы, заглядывающих в пролом крыши. В отходящих от стен дверных косяках и хрусткого слоя кирпичных осколков под ногами. В захламленной лестнице, уводящей вниз, во тьму залитого подвала. Пропитавшись той самой бабушкиной «место-пустотой», паренек уходил от заброшенной стройки с щекочущим чувством легкой жути на сердце и с твердым решением не возвращаться больше в это страшное и тоскливое место. Но он возвращался… много раз. Возвращался даже тогда, когда немного отпустило от того памятного купания в колодце, возвращался, пока худощавого парня с открытым, немного напуганным взором не взяла в оборот совсем другая жизнь…