— Как всегда, — с грустной усмешкой закончила Елизавета Петровна.

Все было логично и правильно в рассказе дочери, но Славик никогда не был ревнивцем, никогда не пытался выследить жену… Нет, на него это совсем не похоже. Парень спокойный, уверенный в себе. Правда… было дело, давал по морде другим, так и жену защищал. Но вдруг вот так взять и наброситься с кулаками на человека, который помогал Лене дойти до машины… Не выяснив даже обстоятельств происшедшего… Совсем не похоже на Славу. Конечно, он отправился домой в расстроенных чувствах, но ведь если жена заказала столик в ресторане, чтобы отметить или приободрить мужа… Нет, не мог.

— Ты не позвонила мне ночью, а я ведь просила, долго не спала, — напомнила Елизавета Петровна.

— Мама! — со слезами в голосе воскликнула Лена. — Он вернулся сам не свой, а когда я попыталась все объяснить — ударил меня! Посмотри, какой синяк, до сих пор не прошел!

Лена послюнила пальцы, размазала под глазом толстый слой пудры, демонстрируя матери синяк. Елизавета Петровна молча кивнула. Теперь она точно знала, что дочь врет. В то, что зять ударит женщину, даже если она и виновата, не верила. Неплохо знала зятя, а еще лучше — дочь, да и жила на этом свете уже долго, помимо женской интуиции, немного разбиралась в людях. Слава не мог ударить Лену. Ну разве что совсем вне себя был, но с какой стати? Вернулся домой… Да и если б ударил в состоянии аффекта, так был бы не синяк, а… Кулачищи-то у него огромные, силы не занимать, и ведь ударил соперника, дочка рассказала, что из этого вышло. Если бы ее так ударил…

На кухню приковылял Колчин, не мог он сидеть в гостиной, пока они тут разговаривают. Увидел синяк под глазом дочери, нахмурился.

— Кто тебя ударил, дочка? — спросил, осторожно присаживаясь на свободный стул. — Что это значит?

— Слави-ик… — простонала Лена. — Ты сам виноват, орал на него, разозлил, вот он и… когда домой вернулся-я…

— Лена! — прикрикнула на дочь Елизавета Петровна. — Думай, что говоришь!

— А что я говорю? Отец сам виноват, наорал на Славика, разозлил его, он и ударил меня… Ты зачем орал на него? Ты что хотел от него, зачем все это затеял? Он же простой деревенский парень, ничего не соображает, а ты!..

Колчин хотел точно знать, как будет вести себя на переговорах Гринин. Но если сделка сорвалась, так и разговоры Гринина ему стали не интересны. А орал на зятя… Ну так надо же объяснить тому, что бизнес — дело серьезное? Чтобы понимал, так сказать, чувствовал ответственность! Но бить его дочь — это уж слишком. Это такие дела, которые не прощаются.

— Афоня, я не думаю, что так было, — сказала Елизавета Петровна. — Лена возбуждена, она не понимает, что говорит…

— А что тут непонятного? Он же не приехал к нам, Лена сказала — не может, я теперь понимаю, почему не может! Боится? Прячется? Где он есть вообще?

Колчин не мог знать, что в разговоре с Равилем и капитаном ФСБ артист Бодягин рассказал все о своем недостойном поведении, раскаялся и просил прощения, но о том, что был виновником синяка на лице дочери столь могущественного человека, и под страхом смертной казни не сознался бы. А его про синяк под глазом Лены никто и не спрашивал. О нем, кроме Славика и Никиты, никто не знал. Но до Никиты Осмоловского следователи так и не добрались.

— Он уехал! — с рыданием воскликнула Лена.

— Куда? — в один голос спросили родители.

— К себе домой… бросил меня!

— Понятно! — кивнул Колчин. — Испугался, так сказать, решил спрятаться у себя в станице! Достанем его и там, пусть расскажет, пусть объяснит…

— Не надо, папа! Я не хочу его видеть, уехал — и все!

— Нет, но что ж это получается? — бушевал Колчин. — Мы человека приняли в семью, как родного, а он что? Позволяет себе бить мою дочь по лицу? Я такого не могу простить!

— Ты веришь, что Слава мог так поступить? — спросила Елизавета Петровна. — Я лично — нет.

— Но ведь сбежал! Отказался приехать и сбежал! Значит, виноват, подлец!

Теперь мнения родителей изменились на диаметрально противоположные. Если в начале разговора мать сочувствовала дочке, а отец упрекал ее, то теперь отец ей сочувствовал, а мать не верила словам Лены.

— Афоня, пойдем в гостиную, посмотрим телевизор… Лена, ты есть хочешь?

— Да пошли вы со своей едой! — крикнула Лена и убежала в свою комнату.

— Я хочу есть, — сказал Колчин. — И водки мне тоже налей. Но твое поведение, Лиза, мне совсем непонятно.

— Хорошо, Афоня, я тебе все объясню. Что ты хочешь поесть?

— Кусок мяса. Грибы тоже оставь. Не понимаю, что ты можешь мне объяснить? Все и так понятно… даже дураку!

— Нет, ну ты мне скажи: почему решил уехать в Левобережную? — говорила Марина. — Тебя же никто не прогонял, из квартиры не выселял, ты учился в престижном вузе…

Поезд мчался в ночи, за окном была сплошная темень. Вместе с чересчур осторожной Мариной они как-то незаметно выпили бутылку коньяка, Славик сбегал за второй. Обед плавно перешел в поздний ужин, а они и не думали ложиться спать, сидели за столом, доедали курицу Марины.

— Ты молодец, Марина, но сама-то почему не стала миллионершей? Ведь были же варианты после гибели мужа…

Марина работала менеджером в какой-то фирме, дела ее шли не лучшим образом. Была замужем, похоже, за бандитом, но его убили, а она так и не смогла второй раз выйти замуж. Сама воспитывала двух дочерей, тринадцати и пятнадцати лет. А теперь ехала к больному отцу в Армавир.

— Были, не спорю. Золотые горы сулили. Не смогла. Знаешь, после моего мужа… все это было не то. Деньги он оставил приличные, хватало на детей, на жизнь… Да и сейчас хватает, так что ради денег — нет. А просто так… Извини, но я тоже имею право выбирать, правильно? Я выбирала, но так и не выбрала.

— А почему меня спрашиваешь?

— У тебя друзья в Москве остались, да и жена… непонятно, изменила или нет. Может, и нет. Зачем же все бросать и уезжать в станицу? Я этого не понимаю.

— Слушай… Ну вот смотри сама. Тесть оплачивал учебу, да? Он и квартиру оплачивал. И наши расходы тоже, я же не мог ничего зарабатывать. И он потом стал кричать на меня…

— Правильно стал. Ты же провалил сделку. Кто тебя за язык тянул там?

— Нет, погоди… Если товар с изъяном, я должен про это сказать или нет?

— Что мне в тебе нравится, Славик, так это деревенская тупость, извини и не обижайся. Всякий товар имеет изъян. И если продавец будет трубить об этом — он мигом разорится. Тебе главное — показать товар лицом и продать его. А все остальное не важно.

— Но если есть возможность улучшить товар, сделать его более совершенным… Это надо делать или нет?

— Надо! Но сначала нужно продать то, что сделали. А потом усовершенствовать и продать намного дороже. Это закон бизнеса. Возьми хоть те же шампуни, стиральные порошки. Вчера реклама талдычила — это самое лучшее. Сегодня талдычит — еще лучше придумали! А вчера, значит, врали? Да нет предела совершенству, и надо это с умом использовать. Ты был не прав, Славик.