– И я тоже так думаю. Действительно, главное – язык.

Раскрыв портфель, который я сразу не заметил, Дэйр достал книгу, не фолиант, а скорее тетрадь, толстый журнал, из тех, как я узнал впоследствии, которые являются неотъемлемой частью мира медицины и науки.

– Вот и ответ, – сказал профессор, – и примите мои поздравления с тем, что вы второй человек в Лондоне, кому он известен.

Я жадно схватил книгу.

– Страницы со сто тридцать второй по сто тридцать девятую, – услужливо подсказал Дэйр.

К сожалению, эти страницы оказались на немецком, как и вся чертова книга.

– Сэр, я не владею немецким.

– Ого, а мне вас расхвалили чуть ли не как гения…

– Я самостоятельно освоил скоропись, я могу читать по-французски, чему также выучился сам. Считается, что я обладаю остроумием и имею определенный потенциал как писатель. Но на этом все и заканчивается, увы.

– Ну хорошо. Журнал перед вами – это «Zeitschrift für vergleichende Augenheilkunde». Что легко переводится как «журнал сравнительной офтальмологии». На указанных страницах блестящий немецкий офтальмолог – то есть глазной врач – по имени Рудольф Берлин опубликовал результаты исследований, озаглавленные «Eine besondere Art der Wortblindheit (Dyslexie)». Для вас это хоть что-то прояснило?

Дэйр играл со мной как кошка с мышкой. Но он не собирался меня съесть – он хотел меня просветить. А для этого ему требовалось меня уничтожить. Вот как построено образование.

– Сэр, вы прекрасно понимаете, что нет, – ответил я.

– Я слишком много думаю о себе, не так ли? Я нахожу себя таким остроумным… Это всегда было для меня проблемой. Ну хорошо, название статьи герра доктора Берлина переводится как «Особый случай неспособности к чтению», а в скобках он предложил термин для обозначения этого расстройства, имеющего столь важное значение для нашего расследования.

– И это расстройство…

– Это расстройство обусловлено расхождением того, что видит глаз, и того, что получает мозг. Берлин назвал его «dyslexie», что на нашем более благозвучном языке звучит как «дислексия».

– Вы хотите сказать… – Я силился осмыслить услышанное.

– Я хочу сказать, что у нашего Джека расстройство, но это не глупость, безумство, аморальность или даже каннибализм, и хотя на самом деле он может обладать и всем этим, его расстройство по-научному называется дислексией. Он не способен к чтению.

Я кивнул, однако мой взор был затуманен недоумением.

– Скажем просто: он смотрит на буквы «Е-В-Р-Е-И» – и именно их и видит, но когда глаза передают эту информацию мозгу, она, искажаясь каким-то до сих пор не изученным путем, превращается в «Й-Е-В-Р-Е-И». И для него «Й-Е-В-Р-Е-И» – объективная реальность. Он не догадывается, что пишет неправильно, хотя, учитывая его зрелый возраст, предположительно ему известно о том, что у него определенные проблемы с правописанием и чтением, но поскольку до прошлого года определения этого расстройства не существовало, он всю свою жизнь тихо придумывал способы обойти эту проблему. Его друзья, родственники, общество, в котором он вращается, – никто не подозревает об этом расстройстве, потому что он научился чертовски хорошо его скрывать. И все же кое-что нам это дает. Например, Джек определенно не может работать в фирме или другом заведении, где требуется составлять грамотно написанные отчеты, что исключает практически любую научную деятельность, в том числе медицину. Тем самым отпадает теория о сумасшедшем хирурге. Расстройство закрыло Джеку дорогу в медицину. Следовательно, он занят каким-либо физическим трудом: он может быть полицейским, военным, возможно, землемером или архитектором. Может статься, расстройство не влияет на его способность обращаться с цифрами, поэтому он может быть инженером, розничным торговцем, фабрикантом, кем угодно. Возможно, он обладает ораторским мастерством и, следовательно, может быть адвокатом, торговым представителем, биржевым брокером, ведущим аукционов.

Берлин утверждает, что прелесть этого расстройства заключается в том, что круг страдающих им ни в коей мере не ограничивается идиотами или слабоумными. Ему могут быть подвержены люди, обладающие средними и даже высокими мыслительными способностями – что, подозреваю, верно в отношении Джека. Просто они находят какой-нибудь тихий способ компенсировать свой недостаток. Например, такой человек будет всеми силами избегать читать вслух перед аудиторией, поскольку ему может встретиться слово, буквы которого перепутаются в его сознании, и он прочитает вместо «доктор» слово «доклад» или вместо «пальто» – «лепта», в результате чего получится полная галиматья. Такое уже случалось с ним несколько раз, он усвоил урок и нашел способ обходить подобные ситуации, понимаете?

– Значит, когда Джек выводил мелом свое послание, он не догадывался, что выдает о себе очень важную подробность?

– Совершенно верно, хотя в настоящее время он уже об этом знает и, наверное, клянет себя последними словами за свою глупость. Поднаторев в искусстве ограждать себя от подобных ошибок, он предположительно разработал целый план, однако что-то его спугнуло, и он неосознанно вернулся к прежнему. Насколько я могу судить, пока что это его единственная ошибка, да и ошибкой она стала только потому, что всего один-единственный человек в Лондоне – теперь уже два – поняли, что произошло.

Я был потрясен. Впервые, если не считать пропавших колец, я увидел действительное продвижение вперед, поскольку конверт Сассекского полка, обнаруженный рядом с Энни Чэпмен, ничего не дал.

– Я понял, что вы хотите сказать, и я глубоко потрясен. И все же, профессор Дэйр, я должен спросить, как это поможет следствию? Я имею в виду, в практическом плане; нельзя же разом проверить все три с половиной миллиона мужчин, проживающих в Лондоне, чтобы установить тех, кто страдает этой дислексией. И, похоже, неизвестно, насколько широко распространено это расстройство. Предположим, речь идет о чем-то распространенном – лично мне за время моего весьма эпизодического обучения повстречалось немало неграмотных людей, – и может быть, что отсев ровным счетом ничего не даст.

– Вы правы, – согласился Дэйр, – и, подозреваю, именно поэтому мои выкладки не произвели на следователя особого впечатления.

– И все же, – продолжал я, увидев впереди свет, – как вы сказали, это расстройство можно связать с другими факторами. Вы упомянули о том, что такой человек может заниматься только физическим трудом, так что, похоже, мы можем отбросить широкий круг подозреваемых.

– Кажется, вы начинаете понимать, что к чему, – обрадовался Дэйр. – Проверка на дислексию настолько тонкая, что должна стать последним, а не первым критерием в деле установления личности преступника. В настоящий момент мой замысел заключается в том, чтобы кто-то, одаренный аналитическим складом ума…

– Разумеется, сэр, вы имеете в виду себя…

– Не преуменьшайте свои способности, мистер Джеб. Две головы лучше одной, и в полемике между собой они, возможно, создадут нечто лучше того, что каждый мог бы сделать в одиночку.