— Вот изверги, что делают с нашими людьми!

Протиснувшись в середину, чтобы посмотреть, чем так возмущены наши солдаты и офицеры, я от ужаса попятился назад. Сердце защемило, в лицо ударил жар, кажется, я зашатался.

Передо мной лежало огромное, еще не погасшее пепелище, на котором фашисты заживо сжигали военнопленных красноармейцев и мирное население. Вперемешку с пеплом лежало множество еще не догоревших человеческих костей и черепов, немного в стороне несколько обугленных трупов: каждый был связан по рукам и ногам обыкновенной телеграфной проволокой — еще живыми их бросали в костер. Под раскаленной проволокой тело и мышцы полопались, белели кости. Опознать тела было невозможно, настолько они обуглились.

По количеству пепла, обгоревших костей было видно, что на костре этом жгли часто и много. Кого так жестоко и зверски уничтожали, поименно мы не знали, мы просто видели останки своих — их здесь истязали, мучили и умерщвляли. Кровь закипала от ненависти к проклятым фашистским извергам и садистам.

— Вот зачем они к нам пришли! — слышались возмущенные голоса из толпы.

Между тем толпа все возрастала. Кто-то, увидев это страшное зрелище, с душевным потрясением поворачивался и тихо уходил, но все новые люди прибывали к пепелищу, оглашая воздух криками возмущения и негодования:

— Ах вы, гады!

— Вот чего они захотели?

— Они думают запугать нас!

— Ну, погодите же, шакалы!

Долго выдержать это зрелище средневековой варварской пытки и казни людей было невозможно, в воображении неотвратимо возникали потрясающие картины страданий заживо сжигаемых людей, их страшные, душераздирающие крики, их предсмертная агония на костре, их медленная мученическая смерть.

С чувством глубокого презрения и негодования я тоже тихо выбрался из толпы и пошел вдоль улицы, как в тумане. Агитировать, призывать к мести здесь было излишне. Это за нас сделали своими руками сами фашисты.

Свернув в переулок, я вышел на центральную улицу, по которой сплошным потоком двигались артиллерия, пехота и различный транспорт, и возле одного дома заметил большую группу солдат, которые явно были крайне возбуждены. Подойдя, я увидел двух пленных немцев. Они стояли рядом, поддерживая друг друга, у одного из носа текла кровь. Поняв, что здесь произошло, я строго спросил:

— Кто учинил избиение пленного?

Опустив глаза, нахмурившись, все молчали. Один из военнопленных, поняв мой вопрос, показал на солдата:

— Камрад, — и, поплевав себе в кулак, показал, как тот ударил его товарища по носу.

Оправдываясь, солдат выкрикнул с возмущением:

— А что же они, сволочи, заживо сжигают наших людей?! Кто им дал такое право?!

— Но, может быть, эти в том не повинны, — пытался я урезонить.

— Неповинные?! — пробасил тот же боец.

— А вы видели костер смерти? Так пойдите посмотрите, что они, гады, делают! — закричали из толпы.

— Их, идиотов, надо всех бить без пощады! — снова и снова выкрикивали солдаты.

— Они все одним миром мазаны! — шумели бойцы.

Толпа быстро росла. Возрастало и возбуждение. Взвесив обстановку, я решил прекратить бесполезную полемику и поскорее увести пленных. Окинув толпу взглядом, строго спросил:

— Кто конвоирует пленных?

— Я, товарищ старший политрук, — выйдя вперед, доложил пожилой солдат.

— Вы что, один назначены?

— Никак нет, со мной еще один, — ответил солдат.

— Немедленно ведите пленных в штаб и никому не позволяйте издеваться над ними. Мстить надо на поле боя, а не в тылу издеваться над безоружными людьми. — И нарочито громко, так, чтобы все слышали, добавил: — Если они будут уличены в злодеяниях — будем их судить!

Толкнув пленных, показывая им путь, солдаты увели их в штаб. Толпа недовольно гудела, но стала медленно расходиться.

Подрыв на обочине

Наши войска в этот день продвинулись на двадцать пять-тридцать километров и все еще продолжали преследование врага, поэтому тылы дивизии не стали задерживаться в селе и, чтобы не отстать слишком далеко, торопились следом за наступающими. Узнав, что политотдел, не останавливаясь, проследовал вперед, я направился вслед за общим потоком.

Километров через пятнадцать я почувствовал усталость и хотел было сойти с дороги отдохнуть, но, вспомнив коварство врага, остановился. Немцы, отступая, как правило, минировали дороги, а на обочинах устанавливали, маскируя в снегу, противопехотные мины: стоило неосторожно сойти с дороги, как раздавался взрыв.

Я стоял посередине дороги и смотрел назад, оттуда шла крытая грузовая машина, часто стреляя мотором, видно, плохо работало зажигание. «Ну, — думаю, — сейчас помогу им отрегулировать зажигание и вместе доберемся до передовых частей». Солнце уже висело низко над лесом, ярко освещая идущую машину, и я четко видел, что на правом крыле у открытого мотора лежит человек, на ходу регулируя газ. Машина то останавливалась, то снова двигалась, меняя скорость. Вдруг раздался оглушительный взрыв, и над машиной взвился черный султан дыма, подбросив высоко в небо какое-то бревно. Поняв, что машина наехала на противотанковую мину, я бросился на помощь.

Оказалось, машина вышла из колеи, по которой только что прошел артиллерийский полк: отклонилась всего на полметра и тут же наскочила на противотанковую мину двойного заряда. Мина, очевидно, была заключена в деревянный корпус, потому что поражений осколками не было. Правое переднее колесо и крыло, на котором лежал человек, исчезли. Метрах в пяти от дороги на большой куче снега лежал человек. В кабине за рулем сидел солдат, широко открыв рот, выпучив глаза, он о чем-то просил. В будке машины стоял крик. Я попробовал открыть дверцу кабины, но ее заклинило. Тогда я с силой дернул за рукоятку дверцы и из кабины вывалился сидевший за рулем. Встав, он тут же побежал к лежавшему на снегу сержанту. Я последовал за ним. Когда, подбежав к сержанту, мы помогли ему сесть, он стал сразу ощупываться, потом тихим голосом проговорил:

— Я ничего не слышу.

Оказалось, это его так высоко подбросило взрывом, что издали я принял его за бревно. Однако, кроме барабанных перепонок, он, кажется, ничем другим не поплатился, хотя закоптило его изрядно, он был весь черный, как негр. Как потом я узнал, сержант был шофером, а боец, сидевший за рулем, его помощником.

Пока мы ухаживали за сержантом, из кузова вылезло человек шесть связистов, среди которых я узнал комсорга батальона связи Магзумова. Они тоже направились к нам, но я успел крикнуть:

— Стойте! Здесь мины!

И действительно, на обочине дороги я обнаружил противопехотные мины. Стараясь отступать по нашим следам, мы, взяв под руки сержанта, осторожно вывели его к машине. Долго держаться на ногах он не мог, жаловался на головную боль и боль в правом боку, мы уложили его в кузов автомашины. Солдат чувствовал себя лучше, но и он почти ничего не слышал.