Он попытался что-то возразить, но передумал и промолчал, обхватив голову руками. Не каждый день такое про себя узнаешь, сочувствую. Я тоже в свое время сильно поразилась. Но мне было легче – тогда и мир этот казался игрушечным, и я в нем не жила, а забрела на денек «понарошку», в отпуск.

Для Наири родной Релат не был доброй сказкой. Он был злой жизнью, обгрызшей мальчика до костей голодом и жаждой мертвой степи, а потом бросившей в мясорубку рабства. Я с новым уважением посмотрела на его сухие руки, оплетенные под кожей веревками мышц, без грамма жира, испещренные следами ожогов, бичей, клинков… Все же он будет стоять за моей спиной. Если я не справлюсь, теперь уже есть кому доделать дело. В человеке, не отказавшемся от попыток выкопать колодец за страшные четырнадцать лет в Карне, я могу быть уверена гораздо больше, чем в себе самой.

– И что теперь? – он невесело усмехнулся – Стать окаянным? Потому что, как ты знаешь, Говорящих с миром больше не осталось.

– А ты у нас, оказывается, редкий тугодум. Даже маленькая Митэ давно догадалась, – фыркнула я, внезапно развеселившись. – И мама ее тоже. Вот скажи мне, кто мог вернуть старушке молодые годы?

– Ты сказала лекарь, – раздраженно ответил он, бешено блеснув своими странными глазами, и вдруг понял. Правда, по-своему: – В лесу была… Настоящая?

Я погладила его по плечу. Зашептала глупые обещания все рассказать потом, успокаивая, как ребенка. Уложила, закутала в одеяло. Ну что мучить человека, едва вернувшегося с того света? Завтра подышит, силы восстановит хоть немного. Он ведь умница, сам все поймет. А пока пусть спит. И так заря уже примеряется, где провести горизонт.

На моем предплечье защелкнулся капкан. Кажется, даже с хрустом.

– Что? – оборачиваться не имело смысла. Я и так знала, что.

– Ты?

– Я.

– Проведи меня туда. – Он рывком сел, требовательно и жестко поворачивая меня к себе лицом. – Сейчас.

– Никогда не пробовала. Но, как я понимаю, тебя пытаться переспорить – последнюю надежду на предутреннюю дрему потерять. Ложись на правый бок. Глаза закрой, расслабься и плыви, куда понесет. Я поправлю.

Он опустился на лежанку, кося бешеным глазом. Когда это он плыл по течению? Потом вздохнул, послушно сник. Я устроилась на широком предплечье, снова ощутив спиной его дыхание, удобно укрылась сразу и тяжелой левой рукой упрямца, и одеялом. Стало тепло и очень уютно. Мои ладони обхватили его запястья, и мы неожиданно легко, в одно дыхание, оттолкнулись от кромки яви и поплыли в зыбкий взвихренный сумрак, на другом берегу которого уже рисовалась знакомая призрачная колоннада. Там я отпустила его запястья и показала рукой на колеблющийся в странном ритме серый поток меж колонн. Усмехнулась. Прав Риан, как всегда. В измененном мире Наири возник в кожаных штанах и удобной рубахе незнакомого кроя, с длинным мечом, уложенным за спину. Воин.

– Тебе туда. Дойдешь до зеркала. Если отразишься, просто проснешься в мире. Если нет, что скорее всего, постарайся не истратить три своих вопроса на глупости. Удачи.

Наири серьезно кивнул и молча двинулся по указанному пути. Да пустят его, куда они денутся. Араг растворился в тенях.

Я присела на берегу, одна, разом задохнувшись и запутавшись. Когда мы добирались сюда, души так странно переплелись, что нас было и больше, и меньше, чем двое. Интересно, так всегда с провожатым и посвящаемым? Может, я еще узнаю, если встречу другого одаренного. Едва ли все повторяется одинаково. Просто в этом человеке есть то, чего не хватает мне – совершенное спокойствие и тренированная уверенная сила, готовность идти до конца, ценить без меры и жертвовать последним, уверенность в себе и неколебимые жизненные ценности. Он ушел, а отсвет внутри не угас, и я чуяла его движение и ведала, что его уже пропустили. Прямо породнились, улыбнулась я и сразу же грустно вздохнула: он, пожалуй, не так впечатлен увиденным в моей душе, там сплошные потемки и сомнения. Посидев на неведомом берегу еще немного, я ощутила, как зовет просыпающаяся под розовеющими облачными прядями, расчесанными гребнем ветра, утренняя явь. И правда, пора. Хорошо бы все рассказать Риану, но можно и чуть позже.

Разбудил меня громкий писк назойливой пуще комара малявки.

Может, зла в ней и нет, зато сколько первосортной вредности и едкости! Бедный мирный Агрис, держись. Я с наслаждением представила истерзанную бороду старосты, им же собственноручно выдранную крупными клоками.

– Теперь Наю тоже прям сегодня жениться положено, они тут ночью одним одеялом укутались и ворочались, я сама видела. А он ее еще и по голове гладил. Вот дела… Ма-ам, ну ты же все интересное проспала!

– Митэ, помоги маме собирать шатер, не бездельничай.

– А Най, наверное, теперь в бега совсем свалил, чтоб не жениться, – серьезно продолжала вещать несносная девчонка, забросив дела. Ее распирало от важности момента и собственной способности рассуждать взросло, так, что все слушают с вниманием. Какое там, слова ловят, побросав свои занятия! – Бедная Тин! Он ее бросил, насовсем. Брат вообще на женщин смотрит косо. Как-то говорил, они, то есть мы, беспомощные, неуверенные, а все равно хищные и еще змеи скользкие. Обидно, правда? Вот хоть мы с мамой… А я ему тогда сразу врезала, чтоб не обижал зазря. Как учил, точно так и стукнула. Он мне сразу новый прием показал, страсть как больно было!

Я вздохнула и открыла глаза. Она не замолчит. Мирах споро собирал завтрак, пряча в усах улыбку. Его старший брат уже привел коней, запряг и теперь возился с кобылой, недовольно изучая заднее правое копыто. Митэ пыхтя добралась с тяжеленными скатанными пологами до повозки и подробно поделилась наблюдениями с ним. Порадовала, можно сказать, от души. Бедняга забыл про копыто, чем рыжуха немедленно воспользовалась. Еще и хвостом отходила сына старосты по щекам. Так неуважительно к хозяину получилось…

Пришлось сесть, скатать одеяло и вмешаться. А то белоглазый услышит, поймет криво и будет опять весь день думать, а что еще удумает…

Хотя это уже его проблема, если разобраться. Свободные люди отвечают за себя сами.

– Папаша, вы бы хоть за хвосты неровные дочку оттрепали, а то умна не по годам. Или подстригли дитя перед свадьбой, нашли чем гостей-то пугать. Можно наголо, хуже не станет. Зато спрячется до поры и притихнет, если сильно повезет. Давно свалил наш покойник?

– Подстричь бы надо, это правда. До зари ушел-то, молчком, – охотно пояснил он, не делая и вялых попыток воспитать ребенка. – Вид имел живой и бодрый, но притом будто крепко выпивши. Я как раз утку подстрелил, Митэ вроде как ощипала, уже и печь налаживали. Он заботливо так тебя укутал и вдоль берега рысью рванул. Подлечила ты его славно, совсем ведь не дышал. Что за хворь редкая, непонятная?

– Не хворь. Скорее, решение одних проблем и начало других. Все мои планы опять перепутались. Думала в столицу подаваться, а теперь надо назад, на болота. Дар у него, очень сильный и необычный. Пошел первое солнышко смотреть, а потом меня вернется со свету сживать.