«Необходимо, — делал вывод генерал, — в корне менять тактику. Надо уводить войска из-под ударов; каким-то образом, маскируясь, научиться противостоять воздушным и танковым ударам с меньшими потерями».

Особенно острой была боль утраты потому, что Петр Михайлович пострадал из-за прихоти Мехлиса, этого мрачного демона тех лет. Что касается неосторожно брошенной командармом фразы, то уже потом Г. К. Маландин подтвердил слова направленца о том, что контрудар танковых корпусов проводился не только с санкции, но и по настоянию Сталина.

Превозмогая печаль, я принялся за работу. Старался успокоить себя тем, что, быть может, железный организм командарма устоит[43], а тем временем армией будет командовать Петрушевский. Прежде всего проанализировал полученные из штабов двух наших корпусов данные. Войска армии занимали оборону на широком фронте, строя боевые порядки в один эшелон. Плотность артиллерии составляла 5–6 орудий на один километр фронта. Создать устойчивую в противотанковом отношении оборону в таких условиях очень трудно. Слабой оставалась противовоздушная оборона. Зенитной артиллерии было мало, армейской авиации пока не имелось вовсе, а фронтовая истребительная авиация не всегда была в состоянии прикрыть наши войска. Отсутствовали в армии и подвижные соединения, маневрируя которыми можно было бы наносить контрудары по вклинившимся группировкам противника. Не подходил для этого и 20-й механизированный корпус, ибо он, как видел читатель, представлял собой фактически стрелковое соединение. Основной же нашей бедой было опять то обстоятельство, что враг упреждал нас и наносил удары по еще не сосредоточившимся полностью войскам.

Большой некомплект в людях, технических средствах связи и автомашинах испытывало и само управление армии. Комсоставом на 9 июля оно было укомплектовано только на 30 процентов. Достаточно сказать, что в нашем оперативном отделе не хватало 6 человек, в отделе связи — 9, а в артиллерийском — 20. Информируя об этом маршала С. К. Тимошенко, А. В. Петрушевский просил его оказать содействие в доукомплектовании управления армии. Семен Константинович на эту просьбу отреагировал, как всегда, быстро. В тот же день на должности начальника артиллерии и командующего бронетанковыми войсками прибыли генералы В. Н. Матвеев и М. А. Королев. В дальнейшем стали прибывать также и командиры-связисты, артиллеристы, танкисты.

Что касается разведданных, то из них стало ясно, что наибольшую угрозу представляет направление Березино, Могилев. Отсюда вытекала необходимость продолжения маневренной обороны в междуречье Березины и Днепра, чтобы выиграть время для сосредоточения основных сил на рубеже Днепра и оборудования предмостных укреплений у Шклова и Могилева.

В соответствии с такой оценкой в проекте боевого приказа предлагалось поставить задачи: 61-му стрелковому корпусу — упорно оборонять рубеж по Днепру на участке Шклов, Могилев, Буйничи, имея предполье с передним краем по реке Друть; 45-му стрелковому корпусу — оборонять рубеж по Днепру на участке Селец, Новый Быхов, имея предполье с передним краем по реке Лохва до местечка Слоневщина[44]. Включенную в этот день в состав армии 137-ю стрелковую дивизию рекомендовалось оставить в резерве. Ей было приказано сосредоточиться восточнее Могилева и с утра 10 июля приступить к подготовке обороны на рубеже реки Реста.

Переписав начисто проект приказа, я пошел к А. В. Петрушевскому. Однако за его столом сидел незнакомый генерал-лейтенант и оживленно беседовал с Александром Васильевичем. Это был моложавый человек с зачесанными назад волнистыми волосами, низко посаженными над глазами бровями и небольшими усиками. Вид у него был, как перед парадом: обмундирование наглаженное, ремни новые, сапоги начищены до блеска, на груди — орден Красного Знамени, медаль «XX лет РККА» и значок депутата Верховного Совета СССР. Я растерялся и хотел закрыть дверь.

— Товарищ подполковник! — услышал я звонкий голос. — Не пугайтесь — я не привидение, а ваш новый командарм.

Оказалось, что пока мы занимались в нашей землянке, расположенной поодаль, неотложными делами, прибыл новый командующий — генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов. Я вошел и представился.

— Что у вас в папке? — спросил командарм.

Я протянул ему проект приказа.

— Почему от руки?

— Так было принято при Петре Михайловиче, — ответил я.

— И панибратство тоже поощрялось? — лукаво улыбнувшись, поинтересовался Ремезов.

— Никак нет, — ответил я, не совсем поняв, шутит он или говорит всерьез.

— Садитесь. Почерк разборчивый, прочту, — продолжал командарм и, быстро пробежав глазами документ, заключил: — Толково, а главное, коротко. Филатову не повезло, а мне не посчастливилось в другом — увидеть в бою войска, которые сам воспитывал. Ведь мой 69-й корпус — гордость Орловского военного округа — остался в 20-й армии.

Тут же было решено, что с целью разъяснить поставленные задачи и оказать на месте помощь в организации обороны утром 9 июля в войска отправятся работники штаба армии. Мне было приказано выехать в 45-й стрелковый корпус, который возглавлял комдив Э. Я. Магон[45]. Этот немногословный, сдержанный военачальник чем-то напомнил мне А. И. Корка. Когда я доложил Эрману Яновичу о цели своего приезда, он сказал, что задача ему ясна, но организовать оборону за Днепром в предполье из-за недостатка сил он не в состоянии. К тому же передовые танковые части Гудериана на отдельных участках не только подошли к Днепру, но и пытаются форсировать его. Командира корпуса особенно беспокоило запаздывание с переброской войск. К этому моменту прибыло 8 эшелонов 148-й стрелковой дивизии, остальные еще находились в пути. Совсем не было сведений о 132-й дивизии С. С. Бирюзова.

Несмотря на то что в полосе корпуса к обороне изготовились лишь части 187-й и несколько подразделений 148-й стрелковых дивизий, Эрман Янович был настроен решительно. Он собрался ехать в район Быхова и пригласил меня с собой. Мы побывали в частях 187-й стрелковой дивизии, которой командовал мой однофамилец Иван Иванович Иванов. Давая указания по организации обороны, Магон сочетал требовательность с отеческой заботой о подчиненных. Не случайно о нем говорили: «С таким командиром пойдешь в огонь и в воду». По просьбе Эрмана Яновича я подробно рассказывал в частях об опыте борьбы с вражескими танками воинов 64, 100 и 162-й стрелковых дивизий. Пропаганда боевого опыта занимала в эти дни решающее место и в работе политорганов, партийных организаций.

В штаб армии я возвратился вечером и сразу же доложил генералу Ремезову и комбригу Петрушевскому о положении дел в 45-м стрелковом корпусе и тех мероприятиях, которые мы с Э. Я. Магоном осуществили. Сообщил при этом о сосредоточении крупных сил противника в районе Быхова и