– Хорошо, я постепенно расскажу вам о своих мыслях, которые я поведал Мэри-Джо, а вы посмотрите, есть ли в них что-то странное, – сказал Пол, – но я хочу подождать, пока не стемнеет. Это время, когда мне так и хочется рассказать о своих мыслях кому-нибудь, а если никого рядом нет, мне и приходится рассказывать Мэри-Джо. Но теперь я уж больше не буду, если она после этого думает, что у меня не все в порядке с «чердаком». Лучше перетерплю.

– А если уж тебе невыносимо захочется поделиться с кем-то, приходи в Зеленые крыши и рассказывай мне о своих мыслях, – предложила Энни со всей серьезностью, которая подкупала в ней детей, любящих, чтобы их воспринимали всерьез.

– Хорошо, я буду приходить. Но, я надеюсь, Дэви не будет там, когда я буду приходить, потому что он строит мне рожицы. Я не особенно обращаю на это внимание, потому что он такой маленький еще, а я уже довольно большой, но все равно это неприятно, когда тебе строят рожи. А Дэви такие рожи строит – ужас! Мне иногда страшно становится: а вдруг у него физиономия в нормальное положение не вернется. Он строит их мне в церкви, когда я должен думать о вещах священных. А вот Доре я нравлюсь, и она мне. Но теперь она мне нравится меньше, это после того как она сказала Минни-Мэй Барри, что собирается выйти за меня замуж, когда я вырасту. Я, конечно, могу жениться на ком-нибудь, когда вырасту, но сейчас я слишком мал, чтобы думать об этом, вы так не думаете, учитель?

– Конечно молод, – согласилась Энни.

– Если говорить о женитьбе, то меня в последнее время беспокоит еще одна вещь, продолжал Пол. Как-то на прошлой неделе у нас была миссис Линд, ее приглашала на чай бабушка. И бабушка велела мне показать миссис Линд фотографию моей мамочки, мне ее папа прислал в подарок на день рождения. Я вовсе не хотел показывать ее миссис Линд. Миссис Линд хорошая и добрая женщина, но она не такая, чтобы хотелось показывать ей фотографию мамочки. Вы меня понимаете, учитель. Но я, конечно, повиновался бабушке. Миссис Линд посмотрела и сказала, что она, конечно, очень симпатичная, но есть в ней, говорит, что-то от актрисы и она, должно быть, была намного моложе отца. А потом говорит мне: «На этих днях твой папа, похоже, снова женится. Как тебе это нравится иметь новую маму, Пол?» Ну, от мысли об этом у меня прямо перехватило дыхание, но я не показал вида, миссис Линд не заметила. Я посмотрел ей прямо в глаза вот как вам и говорю: «Миссис Линд, папа хорошо выбрал мне первую маму, и я доверяю ему, он выберет такую же хорошую и во второй раз». А я действительно доверяю ему, учитель. И все же, я думаю, если он даст мне новую маму, то он спросит моего мнения об этом пока не поздно… Вон Мэри-Джо идет звать нас на чай. Я пойду, поговорю с ней насчет песочного печенья.

В результате переговоров Мэри-Джо выделила песочного печенья, да еще и добавила к их меню варенья. Энни разлила чай, и они с Полом очень весело провели время за чаем в сумраке старой гостиной, окна которой были открыты и выходили к заливу, откуда тянуло свежим ветерком. Они говорили о такой «бессмыслице», что Мэри-Джо решительно ничего не поняла, а на другой вечер сообщила Веронике, что школьная учительша такая же странная, как и Пол. После чая Пол провел Энни наверх, в свою комнату, и показал ей фотографию своей матери, загадочный подарок ко дню рождения, который миссис Ирвинг до того держала в книжном шкафу. Маленькая, с низким потолком комнатка Пола была освещена красноватым светом садящегося за море солнца, по стенам бегали тени пихт, растущих под глубоким квадратным окном. В этой мягкой чарующей игре света и теней со стены у изножья кровати издавало свой сияние милое девичье лицо с нежными по-матерински глазами.

– Это моя мамочка, – с любовью и гордостью произнес Пол. – Я уговорил бабушку повесить фото на этом месте, чтобы, как только открою глаза, видеть мамочку. Теперь я не возражаю ложиться спать без света, мне так кажется, что мамочка со мной, рядом. Отец знал, что подарить мне на мой день рождения, хотя и не спрашивал меня. Разве не удивительно, как много понимают отцы?

– Твоя мама была очень красивой, Пол, и у тебя есть что-то общее с ней. Но ее глаза и волосы темнее твоих.

– Цвет глаз у меня точно отцовский, – пояснил Пол, летая по комнате и собирая подушечки на стул у окна, – но волосы у отца седые. Волос у него много, но седые. Вы знаете, отцу под пятьдесят. Зрелый пожилой возраст, да? Но он только внешне старый, а в душе он молодой-молодой. Теперь, учитель, садитесь здесь, и я сяду у ваших ног. Можно я положу голову вам на колени? Мы с мамочкой привыкли так сидеть. Ой, как же это замечательно!

– Ну а теперь я хотела бы услышать твои мысли, которые Мэри-Джо объявила странными, – сказала Энни, поправляя кудри своих волос по бокам. Пола не надо было долго упрашивать, чтобы он высказал свои мысли по крайней мере, родственной душе.

– Они пришли мне в голову как-то вечером, когда я сидел в пихтовой рощице, – начал Пол, и глаза его сделались мечтательными. – Конечно, я не верю этим мыслям, но я их передумал. Вы меня понимаете, учитель. А потом мне захотелось пересказать их кому-нибудь, а никого, кроме Мэри-Джо, не было. Мэри-Джо находилась на кухне, ставила хлеб. Я сел на скамейку рядом с ней и сказал: «Мэри-Джо, вы знаете, о чем я думаю? Я думаю, что вечерняя звезда это маяк в стране, где живут феи». А Мэри-Джо отвечает: «Ой, какой ты странный. Никаких таких разных фей не существует». И меня это так и подкололо. Конечно, я знаю, что фей нет, но это не должно мешать мне представлять, будто они есть. Вы меня понимаете, учитель. Но я снова начал очень спокойно и говорю: «А знаете, Мэри-Джо, что я думаю? Я думаю, что после заката солнца по земле ходит ангел большой, высокий, белый, со сложенными серебряными крыльями – и убаюкивает цветы и птицы колыбельной песней. И дети могут слышать его, если они умеют слушать». А Мэри-Джо поднимает кверху руки, все в муке, и говорит: «Ой, какой же ты странный мальчик. Мне даже страшно от твоих разговоров». И она действительно выглядела испуганной. Я тогда ушел и нашептал остальные свои мысли саду. Там стояла маленькая береза, она умерла. Бабушка говорит, что там распыляли препараты с солью, они ее и убили. А я думаю, что у этого дерева была глупая дриада, пошла смотреть мир и заблудилась. А дерево осталось в одиночестве и умерло от разрыва сердца.

– А когда бедной глупой дриаде надоесть ходить по свету и она вернется к своему дереву, у нее разорвется сердце, – продолжила Энни.

– Да, раз дриады глупые, они должны расплачиваться за последствия так же, как если бы они были настоящими людьми, – степенно заявил Пол. – А вы знаете, что я думаю о новолунии, учитель? Я считаю это маленькой золотой лодочкой, полной сновидений.

– А когда она наскакивает на облака, то часть их просыпается через край и они попадают в твои сны.

– Точно, учитель. Ой, вы, оказывается, знаете. А про фиалки я думаю, что это крошечные кусочки неба, которые падают на землю, когда ангелы делают дырочки для звезд, чтобы они светили через них. А лютики сделаны из старого солнечного света. А еще я думаю, что цветки душистого горошка превращается в бабочек и улетают на небеса. Ну, учитель, вы видите что-нибудь странное в этих мыслях?