В тот же год в Париже Моцарт сочинил симфонию (сочинение 297 по Кёхелю), «Анданте» и прелюдию «Пропавший без вести».

В двадцать шесть Моцарт задумал жениться на Констанце, но её увезли во дворец вюртембергского герцога Ойгена Фридриха. Моцарту пришлось изрядно потрудиться, чтобы похитить свою возлюбленную из этого «сераля» и жениться на ней.

Однако Констанца оказалась дурной женой. Говорят, она относилась к Моцарту как к «каирскому гусю». Что при этом имелось в виду — непонятно, хотя сам композитор, видимо, считал себя «обманутым женихом».[16]

Доведённый до отчаяния, Моцарт в двадцать восемь вступил в тайное общество масонов и оказался вовлечён в заговор. Свою радость по этому поводу он, ведя борьбу с ЦРУ и КГБ, облёк в форму кантаты. Ему пришлось скрываться от преследований в Лииде.[17]Однако в ноябре общество, членом которого являлся Моцарт, было разгромлено ЦРУ, и Моцарт, чтобы выразить свою печаль по этому поводу, сочинил Масонскую траурную музыку.

С того времени Моцарт не вылезал из бедности. Он учился на фокусника, пытался свести концы с концами, подрабатывая директором театра. А когда его слуга Фигаро женился в Праге без его разрешения, дела вообще пошли хуже некуда: денег не стало совсем, он нашёл приют у некой Хлои, от безысходности начал домогаться женщин, изображая из себя Дон Жуана, сочинял музыкальные шутки для Эн-эйч-кэй,[18]бродил по городу голым, распевая «Маленькую ночную серенаду», и вызывал Бога Смерти, наигрывая на волшебной флейте.[19]

Моцарт дожил до тридцати пяти. Мы знаем об этом, потому что он умер в тридцать пять.

После смерти он сочинил «Реквием» для успокоения своей души.

Я засел на самой верхушке здания парламента, отражая газовые атаки, которые обрушивают на меня кружащие над головой, как мухи, вертолёты ВВС. Скоро придёт черёд насладиться самой последней сигаретой. Это будет моя последняя акция сопротивления. Мой товарищ Кусакабэ несколько секунд назад сверзился с крыши навстречу смерти, оставив меня одного. Меня — последнего курильщика на Земле. В это самое время моё изображение, на фоне ночного неба в подсветке бьющих снизу прожекторов, наверное, передают вживую с вертолётов через телекамеры по всей стране.

У меня осталось три пачки, и я отказываюсь умирать, пока не прикончу всего запаса. Курю одновременно по две-три сигареты. В голове полное оцепенение, перед глазами всё идёт колесом. Участь Кусакабэ ждёт и меня, это лишь вопрос времени.

Кампания против курения началась всего пятнадцать или шестнадцать лет назад. Всего лет шесть-семь, не больше, прошло с тех пор, как за любителей табака взялись всерьёз. И вот в короткое время я стал последним в мире курильщиком. Такое и во сне не могло присниться. Хотя очень может быть, что все признаки были налицо с самого начала. Я довольно известный писатель и большую часть времени провожу дома — пишу. И вышло так, что у меня почти не было возможности наблюдать или лично прочувствовать происходившие в обществе изменения. Я даже газет почти не читал — терпеть не могу журналистский стиль, он мне напоминает дохлую рыбу. Жил в провинциальном городке, редакторы сами ко мне приезжали, когда возникала потребность. Старался избегать литературных кругов и в столицу никогда не рвался.

Естественно, о существовании антитабачного лобби мне было известно. В журналах и везде часто появлялись статьи интеллектуалов за или против. Ещё я знал, что тон этой дискуссии с обеих сторон постепенно скатился к истерике и что с какого-то времени движение против курения вдруг стало разрастаться, а аргументы его противников сошли на нет.

Однако дома я мог позволить себе роскошь жить в изоляции от всего этого. Пристрастившись к курению подростком, я коптил небо не переставая. Но несмотря на это, никто меня не агитировал бросить, никто не жаловался. Жена и сын смирились с моей привычкой. Видимо, поняли: чтобы продолжать писать и приносить доход, достойный модного писателя, мне совершенно необходимо потреблять огромное количество сигарет. Без этого никак. Работай я в какой-нибудь конторе, всё могло бы быть по-другому. Потому что в таких местах курильщиков довольно скоро начали зажимать с продвижением по службе.

Как-то раз ко мне приехали два редактора из молодёжного журнала. Хотели заказать статью. Я провёл их в кабинет. Один их редакторов — девушка лет двадцати семи — двадцати восьми — вручила мне свою карточку, на которой поверху было набрано чёткими иероглифами:

МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ТАБАЧНЫЙ ДЫМ

Конечно, ничего такого уж особенного в этом не было. Всё больше женщин выражали своё отрицательное отношение к курению на своих визитках. Но я об этом не знал. Так что можете представить моё негодование. Любой мало-мальски стоящий редактор, работающий в журнале, должен знать, что модный писатель вроде меня вполне мог оказаться заядлым курильщиком. Даже если ей об этом было не известно, вручать такую карточку человеку и не подумать: а вдруг он курит? — да ещё когда тебе надо, чтобы он сделал для тебя работу, — это ни в какие ворота не лезет. Даже если этот человек вовсе и не курит.

Я тут же поднялся.

— К сожалению, ничем не могу быть вам полезен, — огорошил я парочку. — Я сам смолю одну за другой и не представляю, как можно говорить о работе без сигареты. В любом случае, спасибо, что приехали.

Брови девушки выгнулись дугой и поползли вверх. Её коллега, молодой парень, вскочил и начал меня уговаривать:

— Ой, послушайте… так получилось… не сердитесь на нас, пожалуйста, если мы… знаете… — слышал я за спиной, выходя из кабинета.

Кажется, после этого они быстро убрались восвояси, пререкаясь друг с другом по пути.

Я сам пришёл в замешательство от своей слишком бурной реакции. В конце концов, они потратили четыре часа, чтобы добраться ко мне из Токио. И конечно, я мог бы часок обойтись без сигарет. Но с какой стати мне себя ограничивать? Подышали бы немного дымом, не умерли бы. Не такие уж они эфирные создания. Я оправдывал себя мыслью, что, согласись я разговаривать с ними без сигареты, вышел бы из себя и по сравнению с этим наша маленькая стычка показалась бы ерундой.

К моему несчастью, эта самая редакторша оказалась образцовой активисткой движения за запрет табака. Наша стычка привела её в такую ярость, что она принялась распространять обо мне злобные слухи, причём не только в своей писанине, но и в чужих публикациях. Вместе со мной она обливала презрением вообще всех, кто курит. Таких людей она изображала нетерпимыми, упрямыми, грубыми, самодовольными, деспотическими типами. Работать с ними — сплошные проблемы, поэтому толку не жди. Значит, курильщиков надо гнать отовсюду. Читать этого автора не советуем, можете заразиться дурной привычкой. Все курильщики — идиоты. Все курильщики — сумасшедшие.