– Ты врешь. Ты сам этого хочешь. Очень, очень хочешь! – в глазах Бирессии появились иглы страха, она тут же вспомнила знаки на воде, которые чертила вечером сама, проклятые знаки, сплетавшиеся в слова любви, будто два истомленных тела – Коралисса и земной девы. – Днем и ночью ты думаешь только о ней! Только она тебе нужна на этом берегу! Из-за нее мы здесь! Коралисс! – амфитрита прижалась к нему, гладя перепончатой ладонью его живот. – Поверь мне. Пожалуйста, поверь. Она занята одной собой. Она Леоса, нашего милого доброго Леоса, оставила умирать на камнях. Она не знает, что такое тепло и любовь. От нее всем достается только беда.

– Зря ты так, Бирессиа. Астра поможет нам. Ведь ты сама читала слова пророчества. Если хочешь играть, то пойдем, – амфитрион взял ее ладонь и потянул к морю.

– Нет уж, теперь мое время быть в печали. Веселись сам! – она вырвалась и, шлепая пятками по мокрому песку, отбежала в сторону. Опустившись, на камни, серые, будто акульи плавники, прижавшись подбородком к коленям, амфитрита смотрела вдаль. Где-то там далеко на юго-западе, было теплое море, коралловые сады и островки золотистого песка, здесь же – только холод, боль и обида.

Протяжная нота, извлеченная из раковины ихтионита, разнеслась над волнами, поднялась высоко и пошла озорным переливом, таким не похожим на песни морских людей, потом вдруг прервалась хрипом – музыкант снова настойчиво старался подчинить незнакомый инструмент.

– Леос, иди сюда, Леос! – повернувшись, позвала Бирессиа. – Ну, иди, я же знаю, где ты.

Бард сбежал по тропинке, петлявшей между скал. Заметив в его руках раковину ихтионита, Бирессиа снисходительно улыбнулась.

– Учишься играть? – она кивнула на извитой перламутровый панцирь. – Очень неплохо для человека, который пробует это только второй день. Садись-ка рядом со мной.

Он опустился на камни, бережно положив рядом непослушный инструмент. Под ребрами, там, где прежде сочилась кровью жуткая рана, кольнуло глубоко и заныло, но эта боль была вполне выносима, будто мутная память, пришедшая из другой жизни. Бард мог ходить, даже бегать, все еще удивляясь лекарскому волшебству амфитритов. Море плескалось у его ног, щекотно облизывая пятки, от солнечных отблесков, метавшихся в воде, день казался прекрасным.

– Сегодня покину вас. Только не сердись, Бирессиа, – Леос прислонился к ней, с блаженством ощущая ее прохладное гладкое тело. – Теперь я совсем здоров. Словно родился снова. Знаю, знаю, что всем обязан тебе, – он обнял ее, задержав дыхание и взгляд на ее красивом лице с маленьким носом, по-детски пухлыми приоткрывшимися губами. – Я всегда буду помнить тебя. Как только увижу море, мне будут видеться твои глаза. Как услышу, журчание воды, мне будет чудиться твой ласковый голос. Цветы и небо мне будут напоминать о тебе всякий раз. И все песни, которые я сложу, – в них будешь ты.

– Я тоже буду вспоминать о тебе. Буду часто вспоминать твои слова. Только зачем ты уходишь? Не надо, – она взяла его ладонь, большую, теплую, как южное солнце, и положила себе на грудь. – Не уходи. Тебе будет хорошо со мной. Клянусь, бард, лучше, чем с любой из земных женщин.

– Мне нужно скорее в Иальс. Я бы ушел этой ночью, если бы не боялся, что ты обидишься.

– Зачем, Леос? Пыльный, грязный город с толпами злых людей. Зачем? – спросила она, уже зная ответ и чувствуя, как поднимается горькая волна обиды.

– Я хочу увидеть ее. Не могу больше ждать. Прости… – он отвел со лба амфитриты синеватую, мокрую прядь. – Милая Бирессиа, прости.

– Я же сказала, мэги не нужна твоя помощь. И ты ей не нужен. Воин с быстрым мечом спас ее в тот вечер. Но и он ей не нужен. Мэги Астре не нужен никто. Понимаешь? – амфитрита встряхнула его за плечо, глядя жалобно глядя зеленоватыми, прозрачными, как слезы глазами. – Прошу, забудь о ней. Представь, что ты умер и родился снова там, где ее больше нет. А пойдешь за ней – ничего не будет хорошего, кроме слез твоих и моих.

– Откуда ты знаешь? Откуда вы знаете столько о людях на берегу? – на какой-то миг ему показалось, что все ее слова – правда, самая ясная, нашептанная морской богиней, но от этого только еще сильнее захотелось бежать в Иальс, скорее отыскать Астру и… никто не знает, что будет потом.

– Откуда знаем?… Вода знает. Она в тебе и во мне. В листьях на дереве, в этом камне и в небе каплями дождя. Она везде. Уходит и снова возвращается в море. Вода знает все, нужно только уметь слушать ее. А ты послушай меня, – она прижалась к нему и поцеловала его губы влажно и мягко. – Не ходи в Иальс. Хочешь, поплывем вместе на юг? Обнимем друг друга и поплывем к теплому морю. Я покажу тебе коралловый лес, прекрасные сады Эрисы. Покажу наши дворцы и великолепную Атрию.

– Я должен сначала пойти в Иальс, – упрямо сказал бард. – Должен. Может быть, позже вернусь, если действительно, как ты говоришь, она прогонит меня. Но сейчас я могу думать только о ней. Астра Пэй, – произнес он, будто пропел, вслушиваясь в звук ее имени.

– Ах… – амфитрита поднялась и отбросила раковину ихтионита ногой. – Хорошо же! Иди за своей Астрой Пэй. Но знай, бард, не будет тебе счастья и покоя. И то, что ты ищешь, уходя сейчас, ты тоже не получишь, глупый, смешной бард! Я же сказала – ей не нужен никто!

Она бросилась в воду, плеснув, как большая рыба. Леос смотрел на гибкие движения голубоватых рук и на темные волосы, плывущие в воде извиваясь, будто ленты водорослей, и ему отчего-то хотелось броситься следом, не думать о том, что так сильно тревожило, мучило вчера и сегодня.

– Может быть, зря я родился снова? – прошептал он. – Зачем мне самый сказочный мир без нее?! Без Астры Пэй – милой принцессы чудес…

Бард поднял раковину; увидев тонкую трещину, расколовшую перламутровую поверхность, печально качнул головой. Он встал и, сунув инструмент амфитритов за пояс, зашагал к Иальсу. По пути к городским стенам, показавшимся за пролеском, пальцы его скользили по разбитой раковине, и он улыбался, вспоминая рассказ мэги о песнях морских волн, которые она любила слушать в детстве. Иногда откуда-то из листвы мерещились влажные глаза Бирессии, следом слышались ее слова, и тогда сердце болело сильнее, чем кровавая рана от пиратского меча.

Тяжело груженая повозка, завалившаяся набок, перекрывала дорогу, и прохожие ругались, пробираясь обочиной, цепляясь одеждой о колючие кусты. Не отвечая на крики и тычки, возница-гном мрачно топорщил бороду, желтую, похожую на растрепанный веник.

Стражникам пришлось открывать вторую створу ворот, и громче всех поносить глупого гнома, устроившего им с утра такую неприятность. Сам господин Сирс казарменный смотритель, вышел, кутаясь в серый плащ, крикнул сорванным хриплым голосом:

– Проходите! Сюда вот! И не спешите! Ради бога Праведного!

– И денежки готовьте, чтобы не было вам его Плети! Двадцать шилдов! Двадцать шилдов за вошедшее лицо! – подпевал ему страж с алебардой наперевес.

– А если морда или рожа? – хихикнул один из озорных гостей города, ныряя между колесом телеги и стеной. Крепкие руки воинов порядка тут же выдернули его за воротник.