— И тебе удачи, Хонан. Ра йодадес, — ответил Камлот. — Что за злая судьба привела тебя сюда в гости?

— Не злая судьба, а катастрофа, — ответил Хонан. — Анганы во время охоты на женщин увидели Дуаре…

— Дуа-а-аре?

— Да! И погнались за ней! Я пытался ее защитить, но они и меня схватили…

— Если б ты даже погиб, Хонан, выполняя свой долг, — с придыханием, расширив глаза, проговорил взволнованный сообщением Камлот, — то и тогда твоя жертва не была напрасной…

— Это я знаю, — вздохнул тот. — Да беда в том, что она действительно оказалась напрасной. Просто катастрофа.

— Что ты хочешь этим сказать? — разволновался не на шутку Камлот.

— Они ее похитили, — ответил Хонан.

— Похитили Дуаре?! — воскликнул Камлот в ужасе. — О нет! Скажи, что ты ошибся. Кого-то похожего на нее… Другую… Нет, этого быть не может!

— Увы, это так, — сказал Хонан. В нем была скорбь, но спокойная, он не забился вдруг, как несчастный Камлот, который от горя, казалось, был сам не свой.

— Где же она? На этом корабле? — выспрашивал Камлот, вздрагивая всякий миг и, несмотря на тяжелую руку стражника, придавившую его плечо, все-таки делал попытки удариться обо что-нибудь лбом.

— Нет, ее отправили на другой корабль.

Камлот был не просто подавлен. Он казался продавленным горем до ребер. Сразу сгорбился. Крупные слезы высветлили глаза, где стояло такое понимаемое мною, такое безжалостное несчастье, которое испытываешь лишь при утрате действительно горячо любимого человека. Я узнавал это чувство. Его угнетенное состояние было не чем иным, как тоскою безумно влюбленного, безвозвратно потерявшего даже отблеск надежды, какое-то время еще утешавшей его в долгом ожидании счастья. Наши отношения еще не стали достаточно близкими, чтобы между нами возникла доверительность. Не было ничего удивительного, что при мне он ни разу не упоминал про свою девушку. Я даже это имя — Дуаре — не слышал. Вот человек мужественный и скрытный. Из уважения к его горю я не стал расспрашивать его о ней и оставил его предаваться печальным мыслям в глухом одиночестве среди множества людей.

На рассвете корабль отправился в путь.

Как мне хотелось оказаться на палубе, чтобы любоваться видами этого незнакомого мира! Даже печальная доля пленника проклятых тористов вызывала меньше сожалений, чем то обстоятельство, что я — первый житель Земли, плывущий по какому-то морю Венеры, — так и не узнаю его названия, да к тому же обречен торчать в душном трюме, как селедка в бочонке. Но вскоре утешился: нам приказали подняться наверх поработать. Гостям велено было забыть про маникюр и отдраить до блеска чертову палубу.

Когда мы выбирались из трюма на свет, судно, следуя за другим кораблем, как раз проходило между двумя мысами у входа в бухту. Я получил прекрасную возможность разглядеть берег, который мы оставляли, и океанский простор, простирающийся до невероятно выпуклого горизонта. Сравнение с сельдевой бочкой как нельзя более точно отражает впечатление от этого зрелища. Небо тут было круглым, выгнутым, как верхняя часть стеклянной сферы. Но не одно оно. Все остальное неизбежно искажалось тоже, будто ландшафт провели через специальную призму таким манером, чтобы всякий предмет скруглило.

Выгнутые скалы у входа в выпуклую бухту были покрыты по полусфере лиловостью — здешней зеленью нежных тонов — и отдельными закругленными в кронах деревьями, которые по величине явно уступали гигантам в глубине острова. Эти исполины растительного мира внушали благоговейный трепет жителю Земли, созерцавшему со стороны открытого моря их могучие стволы, возносившие кроны всевозможных цветов на пять тысяч футов до самых облаков. Но мне не дали полюбоваться местными красотами. Меня не для того вытащили из трюма, чтобы я мог удовлетворять свои эстетические потребности. Не поработай мы, очень бы хозяев обидели. Настоящая работа для джентльменов. А настоящие джентльмены, как известно, никогда никого не обижают просто так.

Нам с Камлотом поручили драить пушки.

У меня был богатый жизненный опыт и до Венеры, только вот пушку я еще никогда не драил, лишь любовался такими продуктами развитого человеческого разума в Индии.

Эти куколки стояли на палубе по бортам, еще одна вялилась сонно под горячими лучами на носу, и две грязнули дремали у кормовой башни. Я удивился, обнаружив их: когда нас сюда доставили, на корабле не было никаких признаков вооружения. Вскоре я нашел этому объяснение — пушки стояли на подвижных платформах, которые могли опускаться и подыматься, как вам было угодно, после чего задвигались как раз вровень с палубой.

Из чего их отливали, не понял. Опыт подсказывал — состав тугоплавкого сплава. Любое соединение углерода с другими элементами гарантировало сверхтвердость. Это требовало потрясающих знаний и техники. Откуда они тут, у этих носатых куриц или их дегенеративных хозяев с зачатком ума — у выпестков товарища Тора? Ствол пушки составлял восемь дюймов в диаметре, но отверстие было не шире мизинца. Прицелы у них казались необычными и сложными, но затвора и входа в казенную часть не было видно вовсе. Ну скрытные все такие. Круто сваренные. Никакого доверия к членам трудового коллектива. А некоторые могли бы ценные предложения внести… не станем уточнять какие, иначе тогда вообще ими пользоваться будет нельзя. Может быть, вход скрывался под обручем, охватывающим казенную часть и прикрученным к ней. Единственное, что я обнаружил, — устройство, которое могло быть ударным механизмом, исключи из этой схемы восемь ненужных деталей. Оно располагалось за казенной частью и представляло собой ручку затвора, вращающуюся, как у некоторых земных пушек, только в обратную сторону.

Длина ствола составляла не больше пятнадцати футов, а толщина его не менялась от начала до конца. Во время боя пушку можно было выдвигать за линию борта почти на две трети длины орудия. Таким образом расширялась зона обстрела и освобождалось гулевое место на палубе, что было немаловажно для такого небольшого корабля, как наш, и с таким количеством недобровольно приглашенных погостить.

— Чем эти пушки стреляют? — спросил я Камлота.

— Таким дерьмом, Карсон, что хуже не придумаешь. Т-излучением, — ответил он.

— Отличается ли оно от Р-излучения, о котором ты говорил, описывая личное оружие тористов?

— Р-излучение — это ребенок, поставь их рядом. Оно разрушает только органику. А перед Т-лучами не может устоять ничего. Но их использовать очень опасно. Даже материал, из которого сделана пушка, этот карбид не знаю чего, не может долго выдерживать воздействия. Хорошо, что основная сила удара распространяется в направлении наименьшего сопротивления, то есть по каналу ствола. Но сама пушка в конце концов все равно разрушается.

— Как же ею пользуются? — спросил я.

Он показал на