Но тут с ревом, от которого закачались деревья, в игру вступил Унылик.

Он приземлился на рака обеими ступнями, и панцирь чудища треснул. Клешни бешено защелкали, пытаясь ухватить Унылика за ноги. Тролль наклонился, ухватил рака за клешни и выдернул их. Чудище взвыло — или свистнуло, это я услыхал даже через прижатые к ушам ладони, — и обмякло.

На полянке сразу стало тихо-тихо.

Я оглянулся и увидел Фриссона. Он стоял, прижавшись спиной к стволу дерева, и губы его беззвучно шевелились.

У меня кружилась голова. Я сел, отнял руки от ушей, но далеко не убрал — на всякий случай.

Однако услышал я всего-навсего победный вопль Унылика. Тролль подпрыгивал и топтал панцирь рака. Вот он разорвал надвое одну из клешней и отправил в пасть...

— Унылик, нет! — закричал я.

Клыки его щелкнули, но он не откусил ни кусочка — будто сработал невидимый предохранитель. Тролль обиженно уставился на меня, держа перед собой клешню.

— Голодный!

— Ты, безусловно, заслуживаешь обеда из десяти блюд, — подхватил я, шагнув к троллю. — Я тебе это обещаю, как только мы поможем этой бедной старой даме! Но это мясо есть нельзя, Унылик! Тебе от него станет плохо! В раках водятся паразиты! Ужасные паразиты! И вдобавок эта тварь может срастись в тебе из кусочков и примется продираться наружу!

Унылик глянул на клешню так, словно впервые ее увидел.

— Славно сказано, — заговорила Анжелика. — Это чудовище, оказавшись вне чужого тела, быстро ослабло. Но не наберется ли оно сил, очутившись внутри?

Унылик издал вопль ужаса и отшвырнул клешню. Та начала таять на лету... и вскоре растаяла совсем. Растаял и панцирь, на котором стоял тролль, и все маленькие ножки рака, и вторая клешня. Унылик обескураженно уставился себе под ноги и ухнул. То место, где у него могла бы располагаться нижняя губа, имейся она у тролля, задрожало.

— Не переживай, — вздохнул я. — Раком все равно не наешься. Не успеешь оглянуться — а его уже и нет. А через час опять жрать охота. Не горюй, детинушка, через пару минут мы тебе изобразим целого быка.

— Ведьма, — тихо напомнил мне Жильбер. Сказано это было таким тоном, будто юноша опасался, что, избавившись от боли, ведьма примется за старое.

— Прошло! — воскликнула старуха. Она села и, вылупив глаза, уставилась на собственный живот. Нажала в одном месте, в другом... — Прошло! Я здорова! Не болит!

— Я бы на твоем месте не радовался так уж сильно, — приструнил я ее. — Мы, конечно, на время утихомирили боль, но это не значит, что она не вернется.

— О нет, не вернется, я видела, как мою боль разорвал на кусочки твой могучий тролль! Диво, настоящее диво! И кто бы мог подумать, что у меня внутри поселился рак? И что его можно выманить наружу и уничтожить сильным клинком?

— Он просто исчез, — напомнил я старухе. — Он может появиться снова. Он или такой же, как он.

— А если он не вернется, то меня поразит другая болезнь, и очень быстро. — Старуха смотрела на меня глазами, полными слез. — Увы мне! И как только ты, добрый странник, согласился помочь той, которая была столь жестока с людьми, отняв у стольких жизнь?

— Не могу не откликнуться, когда зовут на помощь, — буркнул я, испытывая прилив глубочайшего отвращения к самому себе. — Знаю, из-за этого меня считают тронутым, но...

— Значит, «тронутый» — это кто-то очень, очень замечательный! О, я буду восхвалять тебя всегда и везде!

— Не уместнее ли тебе восхвалять Господа? — вмешался Жильбер.

— О, воистину! — спохватилась старуха, пала на колени и воздела руки к небу. — Каюсь во всех моих прегрешениях! О, если бы я могла отречься от всех злых дел! Отец всемилостивый, прости меня!

Ничего не произошло. Никаких тебе раскатов грома... однако по физиономии бабки разлилось выражение полного блаженства, глаза удивленно раскрылись.

— Почему... это... так? — прошептала она.

— Мир душе твоей, — поклонился Жильбер. — И все же, бедная женщина, тебе следует отыскать священника, чтобы он как можно скорее отпустил твои грехи.

— Воистину так! Я так и сделаю! — Экс-ведьма вскочила на ноги, запахнулась в лохмотья. — А идти мне надо поскорее, покуда королева не раскрыла моей измены. А не то она меня быстро прикончит! Узнает — не миновать мне смерти.

— И пыток, — добавил Жильбер. — Потому не медли.

Старуха пожала плечами.

— Пытки, муки — что они значат? Ведь я совершила столько злодеяний! О нет, теперь я даже согласна помучиться, чтобы облегчить бремя своей вины. Однако моим мукам не суждено стать вечными, а потому я поспешу. — Она повернулась ко мне, протянув руки. — О, странник! Как мне отблагодарить тебя за сострадание и помощь? Ты повел себя как истинный христианин, как святой! Будь навек благословен!

— Рад, что сумел помочь, — отговорился я, чувствуя себя в высшей степени по-дурацки. И чего это все уставились на меня? — Ну а теперь ступай своей дорогой и постарайся помогать другим так, как я помог тебе.

— О, я буду помогать! Непременно! И буду в молитвах славить твое имя! Прощай!

Она повернулась и поспешила к лесу. Вскоре бабка скрылась из вида.

— Ты славно потрудился во славу Божью, господин Савл, — негромко проговорил Жильбер. Я недовольно пожал плечами.

— Сделал доброе дело для человека, притом из эгоистических побуждений.

— Эгоистических? — переспросил юноша. — Это как?

— А так, что в душе я был жутко доволен собой, — ответил я ехидно и добавил погромче: — Слышишь меня, ангел? Я тебе признателен за помощь, но ты бы мне все равно помог. Ведь тебе по нраву то, что я сделал! Не забывай — я не на твоей стороне! Но и не на их стороне тоже! Уяснил?

Но тут по мне словно ударила волна. Нахлынула и отступила. Это было похоже на порыв ветра. Мне пришлось быстро повернуться к Фриссону спиной, чтобы тот не заметил моего смущения.

— Войско, — скомандовал я, — вперед! — Нам с вами еще топать и топать — весь день впереди.

Но не прошло и десяти минут, как мы увидели взрыв, и тропу нам преградила злобная королева собственной персоной. Воплощенная ярость. Все ее жировые складки так и тряслись от злости.

— Наглый захватчик! Из-за тебя я была жестоко наказана! Меня терзала агония, все тело жгло, как каленым железом! Еще одна душа избегла проклятия! Мой господин велел уничтожить тебя и твоих друзей! Но сначала я заставлю вас помучиться так, как мучилась сама!

Но первую вспышку пламени она метнула не в меня, а во Фриссона. Едва пошевеливая скрюченными руками, королева выкрикнула что-то неразборчивое.

Фриссон упал, корчась от боли.

А я воскликнул:

Ну ты смела, как погляжу:

Чуть что — людей швырять на землю!