— Да, — бросил он. — В чем дело, фройляйн?

Виктория закрыла за собой дверь:

— Мне надо поговорить с вами, герр барон. Лично.

Барон покосился на Маргарету Шпигель.

— Вот как? Несомненно, все, что вы хотите сказать, может быть сказано в присутствии фройляйн Шпигель?

Виктория взглянула на другую женщину.

— Собственно, я предпочла бы поговорить наедине, герр барон, — настаивала она. — Это… это очень важно.

При ее появлении барон поднялся и теперь вышел из-за стола, пристально глядя на Викторию.

— Это не может подождать до утра, фройляйн? — холодно осведомился он.

— Нет, не может. — Виктория очень нервничала. — Я безуспешно пыталась поговорить с вами два дня. И больше не могу ждать.

Фройляйн Шпигель удивленно посмотрела на нее.

— Боже, дитя, что случилось? — воскликнула она. — Я сгораю от любопытства!

— Маргарета! — Теперь говорил барон. — Очевидно, фройляйн Монро пришла обсудить вопрос обучения Софи. Тебя не затруднит покинуть нас на несколько минут? Мне кажется, срочность очень преувеличена, но фройляйн Монро не будет говорить, пока ты здесь.

Виктория несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Как он смеет иронизировать над таким важным вопросом?

Маргарета Шпигель нехотя поднялась:

— Ну, если ты настаиваешь, Хорст, я, конечно, уйду. Но не могу понять, почему фройляйн Монро появилась так драматически!

Виктория выслушала все молча. Если она потеряет самообладание — потеряет все. Любой ценой надо оставаться спокойной. Ради Софи.

После ухода Маргареты барон повернулся к Виктории и сказал:

— Вы не присядете, фройляйн? У вас нездоровый вид.

Виктория отметила формальность обращения и отрицательно покачала головой.

— Спасибо, я лучше постою, герр барон.

— Итак, — он оперся о стол, сложив руки на груди, — что за срочное дело вы хотите со мной обсудить?

— Речь пойдет о Софи.

— Я так и понял.

— Нет, не поняли. Дело не в занятиях.

— Вот как? — нахмурился барон. — Она опять нагрубила?

— Нет. — Виктория вздохнула. — Мы с Софи поладили. Думаю, она приняла меня. Нет, это затрагивает… — Она запнулась, затем одним духом выпалила: — Мать Софи.

На лице барона мгновенно появилась маска надменности.

— Я не раз повторял вам, фройляйн, что не желаю, чтобы вы вмешивались в мои личные дела…

— Ради всего святого! — Виктория потеряла терпение. — Я уже вмешалась, разве не видите? Меня не интересуют ваши личные дела как таковые, я просто хочу помочь Софи! И сейчас я не уверена, знаете ли вы хотя бы половину ее проблем!

Кулаки барона сжались.

— Ну, конечно, фройляйн. А вы, как я понимаю, знаете.

— Да, знаю. Знаю, что с Софи. Я не говорю, что знаю, как поправить дело, но точно знаю, что заставляет ее вести себя таким образом.

— Менее чем за месяц вы узнали так много, фройляйн? — Его тон был полон холодной иронии. — Как вы пришли к такому сногсшибательному заключению?

Виктория рукой откинула назад волосы:

— Нелегко, герр барон, и не издеваясь над вашей дочерью, как вы надо мной.

Глаза барона приобрели темный цвет.

— Перестаньте, фройляйн! Что вы узнали?

Виктория порозовела:

— Вам известно, что Софи знает, что ее мать уже была замужем, когда вышла за вас?

Вот все и сказано. Его ноздри слегка раздулись.

— Глубоко копаете, фройляйн.

— Нет. Я просто слушала Софи и пыталась разобраться в ее рассуждениях.

Барон вдруг устало вздохнул.

— Конечно, Софи должна знать о матери, — глухо сказал он. — Когда все вышло наружу, ей было шесть или около того. Достаточно взрослая, чтобы понять факты, и слишком мала, чтобы в них разобраться.

Виктория покусала нижнюю губу:

— Есть вещи, в которые она верит, и они мучают ее. Глубоко в душе она даже не уверена, что ваша дочь.

Барон пристально посмотрел на нее.

— Не моя дочь? — машинально повторил он. — Фройляйн, Софи моя дочь, только моя.

Виктория покачала головой:

— Тогда, может, вам следует ей это сказать, герр барон.

— Что вы имеете в виду?

Виктория развела руки:

— Это место… его атмосфера… почти таинственность. Я ощутила ее, когда пришла, а девочка живет здесь. Чего вы стыдитесь, Хорст? Какой скелет скрывается в вашем шкафу?[30]— Его имя естественно прозвучало в ее устах, но оба этого не заметили.

Барон почти автоматически достал и сунул в зубы сигару:

— Вы не понимаете, Виктория. Я гордый человек, признаю, грешен. Я не могу признать, что есть прошлое. Такое прошлое.

— Но вы должны, разве не ясно? Ради Софи! Уничтожить этот миф, который мучает ее маленький ум!

Барон провел рукой по волосам:

— А вам, Виктория? Вам тоже интересно?

Виктория залилась краской:

— Конечно.

— Предупреждаю, история не очень приятная. Моя жена… то есть мать Софи, была неприятной женщиной. — Он медленно закурил сигару. — Во время американской оккупации она была молодой девушкой. Как многие немецкие девушки она развлекалась с американскими солдатами. Разумеется, случилось неизбежное, и она забеременела! — Эта часть рассказа была, очевидно, ему отвратительна, он подошел к окну, глядя на темные заснеженные склоны. — Офицер признал ответственность, когда она свалилась на него, и они поженились. Это была гражданская церемония, тайная, поэтому Эльза, видимо, не считала ее официальным обязательством. Но конечно, обязательство было, хотя, когда через несколько недель она потеряла ребенка, она предпочла думать наоборот. Молодой американец вернулся на родину, она отказалась последовать за ним, предпочитая легкое, непритязательное существование, к которому привыкла. Кроме того, она была молода, а Германия — ее дом. Не поймите неправильно, я не ищу ей оправданий. Эльза, как бы вы сказали, любила хорошо провести время! Она не хотела замужества, не хотела нести ответственность.

Барон стряхнул пепел в камин и начал расхаживать по комнате.

— Бог знает, какую жизнь она вела все последующие годы. Теперь очевидно, что Эльзу не устраивал ни один мужчина. — Он покачал головой. — Каким я был дураком! Когда одиннадцать лет назад я встретил ее в Вене, я смотрел на обертку… не на то, что внутри. Эльза была красива, а я — очень впечатлителен. Она льстила моему эго, и подозреваю, что нашла идею стать баронессой очень привлекательной. И все же убежден, знай она все тяготы нашей жизни в Райхштейне, то подумала бы дважды. Во всяком случае, она скрыла от меня свое замужество, и мы обвенчались в деревенской церкви. С самого начала она ненавидела замок, изоляцию, наш спартанский образ жизни, все! Даже материнство, когда оно обрушилось на нее.