Вечер близился к ночи, и шквал звонков редел, когда Вик, подняв в очередной раз трубку своего телефона, встал и сказал:

– Я сейчас вернусь. – Несколько минут спустя он вернулся в сопровождении жены Веры и сына Антонио, который ростом был уже почти с отца. Он нес в руках большую картонную коробку, и то, что там было внутри, быстро наполнило комнату ароматами чеснока, итальянских трав и сыра. Вера выгрузила на свободный стол пару больших кастрюль, бумажные тарелки, ножи, вилки, салат и несколько бутылок красного вина.

– Раз я не смог прийти домой к каннеллони[23], каннеллони сами пришли ко мне, – сказал Фац. Трейси никогда еще не видела его таким счастливым. – Ну разве она не самая лучшая? – Он протянул руку, чтобы обнять жену, но Вера отпрянула.

– Ешьте, а то остынут, – сказала она.

Дел стремительно разбирался с последним звонком.

– Возьми себе тарелку, Вик, и отойди, а то я тебя растопчу. – Если бы Дел был на «Титанике» пассажиром, а еда лежала бы в спасательных шлюпках, женщины и дети утонули бы.

Пока все ели, на звонки отвечали по очереди. Когда еда кончилась, а поток звонков превратился в тоненький ручеек, Фац встал, Вера и Антонио рядом с ним.

– У нас, итальянцев, есть традиция – когда мы едим, мы желаем здоровья повару и самому важному человеку в доме. – Он посмотрел на Веру. – Так что выпьем за лучшую хозяйку Сиэтла.

– Аминь, – сказал Дел.

Вера отмахнулась от него, смущенная, но в то же время и польщенная общим вниманием. Вслед за ее супругом все подняли свои стаканы и сказали:

– Салюте![24]

– А еще я хочу сказать, что мне совсем не нравится это место, – продолжал Вик. – У меня от него прямо мурашки по коже, но, с другой стороны, все мы знаем, что у нас есть дело, которое надо закончить. – Тут он повернулся к Трейси. – Теперь это наша комната, Профессор. Никто больше не называет ее Комнатой Банди. Теперь это Комната Ковбоя. – Он снова поднял стакан. – Так что этот тост за тебя, Профессор. Чего бы нам это ни стоило. Мы все твоя команда.

На этот раз встали все, подняли свои стаканы и сказали:

– Салюте!

Трейси улыбнулась и подняла стаканчик с водой.

Как и в том случае, когда Ноласко послал недоследованное дело Николь Хансен в отдел нераскрытых преступлений, его решение слить теперь информацию о расследовании УПО журналистам и убедить кого-то наверху, что горячая линия – это хорошая идея – а Трейси не сомневалась, что за всем этим стоит именно он, – привело к эффекту прямо противоположному тому, на который он рассчитывал. Все мужчины и женщины в этой комнате были опытными детективами. Трейси ничего не нужно было им объяснять. Они знали, что им предстоит. Босс нарушил неписаные правила сыска. А когда они нарушаются, каждый полицейский знает, что ему надо делать: прикрывать спину, свою и того, кто рядом.

День начинался прозрачный и холодный, по солнечному небу плыли кое-где пышные снежно-белые облака. Район Северного Сиэтла, где жила Бет Стинсон, при свете дня выглядел совершенно иначе – безмятежным и гостеприимным, совершенно мирным. Это был сравнительно старый район. Дэн заприметил несколько домов с надстроенными вторыми этажами, но в основном он состоял из широких, приземистых одноэтажек, какие строили в 1960-х. Вишневые деревья и разные кустарники вольготно разрослись в палисадниках, фонари на тротуарах отсутствовали. Лужайки перед домами имели небольшой уклон в сторону улицы.

Прошлой ночью, когда Дэн приезжал сюда, чтобы посмотреть, с какими именно условиями столкнулась свидетельница, заявлявшая, что якобы видела Уэйна Герхардта в ночь убийства Бет Стинсон, эти места выглядели куда менее гостеприимно. Единственными источниками света были редкие фонари на газонах да над крылечками домов. В письменных показаниях Джо Энн Андерсон было сказано, что она проснулась в два тридцать утра и встала, чтобы попить воды. Что именно ее разбудило, она не помнит – может быть, и ничего особенного, – но, по ее словам, в ее возрасте приходится вставать в туалет дважды за ночь. Она пришла на кухню, взяла из шкафа стакан, стала наполнять его водой из крана, взглянула в окно и «подумала», что видит «кого-то» рядом с домом Бет Стинсон.

Дэн приехал сразу после полуночи и остановил машину на другой стороне дороги, напротив дома Стинсон. Он предположил, что прямоугольное окно в правой крайней части фасада и есть окно кухни Андерсон. Оттуда и впрямь открывался вид на дом Стинсон, вот только разделял их сначала двор, потом дорога с двумя полосами движения, а потом еще один двор. И вдобавок подъездная дорожка Стинсон, где, по словам Андерсон, она видела Герхардта, находилась в южном конце участка, далеко от кухни.

Сидя в кабине своего грузовика, Дэн с трудом мог оценить расстояние, однако еще труднее ему было поверить, что Андерсон, даже в очках, могла уверенно опознать в таких условиях кого бы то ни было, да еще ночью, когда, по ее собственным словам, было пасмурно и накрапывал дождь.

Тем не менее, прочитав показания Андерсон, Дэн лучше понял, почему государственный защитник Герхардта так настаивал на сделке с правосудием. На суде Андерсон выступала с гораздо большей уверенностью, чем этого можно было ожидать, судя по ее письменным показаниям. Она уверенно заявила, что видела светловолосого мужчину ростом с деревце возле гаража Стинсон. Деревце – молодую елочку – измерили: шесть футов три дюйма[25]. В Герхардте было шесть и два с половиной. Во время перекрестного допроса защитник Герхардта все-таки вынудил свидетельницу признать, что она «не помнит в точности», надевала она очки, когда встала попить, или нет. К несчастью для обвиняемого, Андерсон и тут сделала оговорку: «Скорее всего, да». Таких ответов и адвокаты, и прокуроры боятся как огня, потому что на возникающий вслед за этим резонный вопрос, почему да, может последовать какое угодно объяснение. Вполне возможно, что именно оно еще больше укрепит присяжных в том мнении, которое уже сложилось у них в результате выступления свидетеля. Адвокат Герхардта предпочел не идти на такой риск.

Отправляясь на ночную прогулку к месту давнишнего преступления, Дэн в глубине души надеялся – ради Трейси, – что сам убедится: да, Андерсон все точно разглядела и не сомневалась в том, что именно Герхардт убийца.

Из груди у него вырвался вздох.

– Вот черт, – сказал Дэн, открыл дверцу машины и шагнул на асфальт. По цементной дорожке он пошел к крыльцу. Двор перед домом просыпался от зимней спячки: из горшков показались зеленые ростки, на вишневых деревьях набухли почки.

Женщина, которая открыла ему дверь, в точности соответствовала ее описанию в документах дела. Постаревшая, в белом пуловере с треугольным вырезом, синих джинсах и теннисных туфлях, Андерсон стала уже совсем бабушкой. Судя по всему, кто-то из ее родителей был родом из Азии. Дэн сразу обратил внимание на ее очки: в пластиковой оправе бирюзового цвета. И улыбнулся ей своей самой обезоруживающей улыбкой.