Услыхав о начавшейся на Руси (Украине) войне, Гнат уговорил нескольких человек пойти попытать счастья на дорогах:

– Хлопцы, там же сейчас жиды и католики бегут куда глаза глядят, многие – без охраны. Вот на таких и будем нападать, озолотиться же можно! И со сладкими жидовками и католичками побалуем всласть… никто нам этого не запретит.

Полуголодная, полная лишений жизнь на фронтире достала многих, они за Гнатом и пошли. Несколько месяцев шакалья стая, постепенно увеличиваясь в размерах, «шалила» на дорогах Левобережья. Грабили, насиловали и убивали всех, кого могли быстро осилить, не разбирая конфессиональной принадлежности. В большинстве – православных селян, благо на то время они здесь были весьма зажиточными, в Европе разве что голландцы были состоятельнее. Начали с дубинками, однако за счет жертв постепенно вооружились. Шайка медленно, но верно росла, к ней прибивались такие же шакалы по духу из селян, оставшихся без хозяина лакеев, подпанков. Попали в банду бывший униатский священник, еврей-трактирщик и пара лакеев-католиков из Великопольши. Чего-чего, а расизма на Сечи и близко не было, принимались все, кто соглашался с местными правилами игры. Гнат невольно скопировал такие же правила, модифицировав их под себя. В его банду собирались ублюдки крысиной и шакальей сущности.

Просуществовав несколько месяцев в виде повстанческого отряда, банда ни разу не вступила в бой. Однако, когда Скидан стал сгонять всех повстанцев, часто неотличимых от разбойников, в большие отряды для боев за города, Гнат благоразумно увел шайку на юг, в хорошо знакомые степи. Добыча уменьшилась, зато исчезла опасность быть призванным на штурм Чернигова или Лубен. Рисковать всерьез своей шкурой никто из них не жаждал.

Имея больше чем восьмикратное превосходство, они посчитали пятерых конников легкой добычей. Но те неожиданно оказали отчаянное сопротивление, убив и тяжело ранив полтора десятка напавших. Однако заряженные пистоли у них кончились, и почуявшая запах крови толпа бандюков одержала свою последнюю победу. Именно в момент вымещения разбойниками своих пережитых страхов и разочарований на телах убитых и нагрянул Аркадий со своими орлами.

Налет конных казаков был настолько неожиданным, что шайка и не пыталась сопротивляться. Из охранников и джуров, кроме пяти погибших, никто и раны серьезной не получил. В плен взяли шестнадцать бандитов, в том числе атамана шайки Гната Безухова. Тяжелораненых Аркадий приказал кончить здесь же, на месте (что и было немедленно сделано после снятия с них приличной одежды), а восемь относительно здоровых решил сначала допросить. Настроение у него в этот момент было не самое мирное, и действовать в духе кота Леопольда он точно не собирался.

Без того не слишком храбрый, Гнат, узнав, в чьи руки попал, перепугался так, что обделался и потерял сознание. Когда его пинками вернули в реальный мир, он мгновенно упал на четвереньки и, бойко подскочив таким образом к страшному колдуну, стал целовать его сапоги, умоляя о пощаде и обещая выдать место, где закопал награбленное шайкой.

Экспресс-допрос и высветил для попаданца историю шайки.

– Вы что, в степи пешком разбойничали?

– Что вы, пан, кто же пешком казакует?

У Аркадия от такого заявления дернулась щека. Уж очень ему не понравилось причисление этого… нехорошего человека себя к казакам. Хотя занимались бандюк и его шайка ровно тем же, чем и сам попаданец, только в меньших масштабах, это его сопоставление заметно добавило злости Москалю-чародею. Все же разница между ними, посчитал он, была, пусть и не всеми либерастами уловимая. Гнат, заметив реакцию возвышавшегося над ним башней чародея, испугался и побледнел еще больше и затрясся крупной дрожью. Хотя казалось, что трусить больше просто невозможно.

– У…у… балке наши кони, – с заметным усилием выдавил из себя еще недавно грозный атаман.

– Какой балке?!!

– У… у… у… – заело от ужаса Гната. Махнув на него рукой, Аркадий приказал Юрке, как самому доверенному, взять с собой пяток казаков и одного разбойника как проводника и пригнать коней сюда. Один из бандюков уже успел признаться, что с лошадьми осталось всего двое членов шайки. Еще трем казакам попаданец скомандовал со связанным атаманом съездить на указанное им место и выкопать спрятанный клад. Узнав об имеющемся невдалеке роднике, распорядился готовиться к привалу. Пришлось послать человека и к оставленному сзади каравану.

Только начал было отходить от перипетий схватки, как, увидев в подгоняемом табуне высоченного вороного ахалтекинца, распсиховался опять. Сердце заколотилось, будто бежал спринт, в глазах на секунду потемнело. Показалось вдруг, что это Черт, жеребец Васюринского.

Выхватил атамана бандюков – его как раз связывали для путешествия за кладом – за грудки, легко подтянул тщедушного мужичка вверх, лицом к своему лицу, ноги у того, на двадцать с лишним сантиметров меньшего ростом, естественно, зателепались в воздухе. Гнат наверняка бы тут же обделался бы, если бы не опорожнился полностью во время предыдущего испуга. Лицо его стало не бледным уже, а голубоватым, с некоторым налетом синюшности.

– Чей вороной жеребец?

– М… м… мой.

– Где взял?! – не очень громко, но не сказал, а скорее проревел знаменитый колдун, о котором так много слышал раньше Безухий. Самого-самого жуткого и ужасного слышал. Впервые в жизни он пожалел, что не погиб в бою. Несколько раз открыв и закрыв беззвучно рот, он, наконец, из себя выдавил:

– У киевского шляхтича отобрал. Из униатов, их же казакам положено убивать.

Подержал еще несколько секунд урода на весу, у того нервная система не выдержала и дала сбой, глаза закатились, он опять потерял сознание, обвиснув в руках попаданца безвольной тушей. Только тогда Аркадий бросил его на землю, где он и распластался.

– Приведете его в сознание, – обратился Москаль-чародей к тройке казаков, уже отряженных за кладом. – Привяжите к седлу и езжайте, куда он поведет. Заподозрите, что обманывает, – пригрозите, что немедленно ко мне вернете. Думаю, – знаменитый колдун нехорошо улыбнулся, – он не захочет меня огорчать.

Весьма впечатленные увиденным, ребята мигом привели в чувство отвратительно воняющего атамана разбойников и отправились с ним за кладом.

Каша, после вчерашнего разноса за подгорелость, сегодня была недоваренной. Нельзя сказать, что совсем уж сырой, но ел ее Аркадий с немалым трудом, запихивая в себя невкусное варево. После всех треволнений аппетита у него не было.

«Вот еще мне, дураку забывчатому, напоминание, что нельзя откладывать на завтра то, что надо было делать позавчера. Первым делом по приезде в Азов возьмусь за полевые кухни. Черт, в глотку не лезет, да и вообще жрать не хочется. Но надо. Сил это путешествие, чувствую, еще много заберет, в еде привередничать нельзя».

С огромным волевым усилием, но кашу доел. Пошел посмотреть, как устроились на ночевку подопечные. Дождя сегодня не предвиделось, так что обустройство было самым примитивным – люди расстилали войлочные подстилки, на которых ночью, накрывшись чем-то теплым, лягут спать. Если днем все еще было тепло, наверное, градусов семнадцать-двадцать, то к утру температура не дотягивала и до десяти по не родившемуся еще Цельсию.