– Но мы живы, сэр.

– И Лу жив, Пэт. Лу жив, чтоб ему в аду сгореть.

Том Джеррард был мертв, хотя Шарп и не сразу узнал друга, чье тело изуродовал огонь. Джеррард лежал вниз лицом посередине выжженного до черноты места, где раньше стояла подвода с боеприпасами. Первой подсказкой стал потемневший кусок металла в похожей на обугленную лапу вытянутой руке. Заметив тусклый отблеск, Шарп прошел по еще не остывшему пеплу и наклонился за коробочкой. Вынуть ее удалось ценой двух сломанных пальцев мертвеца. Он поднял крышку трутницы и увидел, что, хотя холщовая подкладка отсутствует, картинка с изображением солдата осталась неповрежденной. Шарп потер рукой гравировку и смахнул выкатившуюся из глаза слезу:

– Это Том Джеррард спас нас ночью.

– Как?

– Он взорвал боеприпасы и сам при этом погиб.

Ничего другого присутствие трутницы означать не могло. После разгрома батальона Джеррарду каким-то образом удалось подобраться к подводе, высечь искру и отправить свою душу прямиком в вечность.

– Господи!.. – Шарп помолчал, вспоминая годы дружбы. – Том был со мной при Ассайе и при Гавилгуре. Он из Рипона, крестьянский сын. Отец был арендатором, и лендлорд согнал его с земли из-за трехдневной просрочки с арендной платой – год выдался неурожайный. Ну и Том, чтоб избавить семью от лишнего рта, завербовался в Тридцать третий. Деньги отсылал домой. Еще два года, Пэт, и Том стал бы полковником у португальцев. Хотел вернуться домой и накрутить хвост помещику, из-за которого ушел в армию. Он сам мне вчера говорил.

– Теперь вы должны сделать это за него, – сказал Харпер.

– Да, этот мерзавец получит свое – столько, что и встать не сможет.

Шарп попытался закрыть трутницу, но металл покорежился от жара. Он в последний раз взглянул на картинку и бросил коробку в пепел.

Они поднялись на куртину, с которой ночью ими были атакованы вольтижеры и с которой открывалась взгляду вся ужасающая картина. Сан-Исидро предстал дымящимися почерневшими руинами, усеянными трупами и пропахшими кровью. Стрелка Томпсона, единственного погибшего из зеленых кителей, несли на одеяле к наспех выкопанной могиле около разрушенной церкви.

– Бедняга Томпсон, – сказал Харпер. – Я ведь его отругал за то, что разбудил меня. Парень шел отлить и нечаянно споткнулся об меня.

– К счастью для нас.

Харпер подошел к ведущей в башню двери, на которой остались вмятины от приклада его семистволки, и потрогал их пальцем.

– Они же там знали, сэр, что мы ищем убежище.

– По крайней мере один из них желал нам смерти. И если я когда-нибудь узнаю, кто это, пусть надеется на Бога. – сказал Шарп и, заметив, что никто не догадался поднять флаги на стенах, позвал: – Стрелок Купер!

– Сэр?

– Флаги!

* * *

Первым в форт Сан-Исидро прибыл кавалерийский отряд Королевского немецкого легиона. Но сначала немцы отправили в долину разведчиков. У подножия склона обнаружили с десяток тел, о чем немецкий капитан сообщил Шарпу. А потом он увидел куда больше трупов на территории крепости.

– Mein Gott! Что случилось?

– Спросите у лорда Кили. – Шарп ткнул большим пальцем в сторону полковника, стоявшего у башенки над воротами.

Другие офицеры Ирландской королевской роты собирали со своими взводами мертвых португальцев, тогда как отец Сарсфилд с дюжиной солдат и их жен взял на себя заботу о раненых, хотя сделать они могли не многое: наложить повязку, дать воды и помолиться. Тяжелые мало-помалу умирали: некоторые бормотали что-то в бреду, но большинство отходило спокойно. Каждого священник брал за руку, у каждого спрашивал имя и каждому давал отпущение.

Следующими в форт пожаловала группа штабных офицеров, главным образом британцев, несколько португальцев и один испанец, генерал Вальверде. Привел их Хоган, и первые полчаса он расхаживал по форту с потрясенным видом, но потом подошел к Шарпу с усмешкой, выглядевшей несколько неуместной в данной ситуации.

– Трагедия, Ричард! – весело заметил он.

Шарпа покоробила жизнерадостность друга.

– У нас, сэр, была кровавая ночь.

– Конечно, конечно. – Ирландец попытался добавить нотку сочувствия, но получилось плохо; радость била в нем ключом. – Жаль, разумеется, касадоров Оливейры. И сам он был хорошим человеком, и батальон у него был отличный.

– Я предупреждал его.

– Уверен, что предупреждали, Ричард. Уверен. Но ведь на войне всегда так, верно? Везет не тем, кто заслуживает лучшего. Если бы потери понесла Ирландская королевская рота, это устроило бы всех как нельзя лучше. Но ничего, и так сойдет. Очень даже сойдет.

– Сойдет для чего? – зло спросил Шарп. – Вы хотя бы понимаете, что здесь произошло? Нас предали. Какая-то сволочь открыла ворота французам.

– А разве я не говорил, что им нельзя доверять? Ирландская королевская рота здесь не для того, чтобы помочь нам. Она здесь для того, чтобы помочь французам. – Он указал на мертвецов. – Какие еще нужны доказательства? Но конечно, это хорошая новость. До сегодняшнего утра мы не могли отправить их восвояси, потому что это оскорбило бы и Лондон, и испанский двор. Теперь же – неужели вы не понимаете? – мы можем поблагодарить испанского короля за неоценимую помощь, оказанную его личной гвардией, заявить, что Ирландская королевская рота сыграла важную роль в отражении крупной вылазки французов, а затем, поделив заслуги пополам, отправить предателей в Кадис и забыть о них. – Хоган определенно торжествовал. – Мы выпутались из этой ситуации, Ричард, французская хитрость не удалась, заговор не сработал – и все из-за минувшей ночи. Французы просчитались. Им бы оставить вас в покое, но месье Лу не устоял перед приманкой. Умно, Ричард, очень умно. Жаль, не я это придумал. В любом случае попрощаемся с нашими доблестными союзниками и положим конец всем этим слухам об Ирландии.

– Мои люди не распространяли слухов, – возразил Шарп.

– Ваши люди? – усмехнулся Хоган. – Они не ваши люди, Ричард. Они люди Кили или, что более вероятно, люди Бонапарта, но никак не ваши.

– Они хорошие солдаты, сэр, и хорошо дрались.

Услышав злость в голосе Шарпа, Хоган покачал головой и, придерживая друга за локоть, повел его вдоль укреплений восточной стороны.

– С вашего позволения, Ричард, я попытаюсь кое-что объяснить. Треть этой армии – ирландцы. Нет батальона, в котором не служили бы мои соотечественники, и большинство из них отнюдь не питают теплых чувств к королю Георгу. Да и с какой стати? Но они здесь потому, что дома нет работы, дома нечего есть, а в армии, благослови ее Господь, к ирландцам относятся хорошо. И вот теперь представьте, Ричард, что мы обидим честных парней из Корка и Оффали, храбрецов из Иннскиллинга и Баллибофи, и они, если мы обидим их сильно, поднимут мятеж.