На прилагаемой схеме территория Холмской) погоста (к югу от Курска) показана за пределами Новгородской земли. Тезису о позднем включении Холма и его округи в состав владений Новгорода имеются по крайней мере два основания. Во-первых, находящаяся в пределах Холмского погоста Дубровна в летописном рассказе 1234 г. названа «селищем в Торопьчьскои волости» (НПЛ. С. 73, 283). Во-вторых, еще в 1471 г. Холмский погост делился на перевары (ГВНП. С. 130–131. № 77), что находит соответствие в административном делении Торопецкой земли (см.: Торопецкая книга 1540 года / Подгот. к печати М.Н. Тихомиров и Б.Н. Флоря // Археогр. ежегодник за 1963 г. М., 1964. С. 277–357)

Что касается адресата грамоты № 704, то он, несомненно, был новгородским посадником, о чем свидетельствует не только место находки документа, но и титулование в нем адресата. Впервые встреченный титул «посадник великий», надо полагать, содержит в себе смысл противопоставления новгородского («великого») посадника посадникам других городов Новгородской земли. Источники XIII в. знают о существовании тогда посадников Пскова, Ладоги, Нового Торга[317]. Принадлежность обеих грамот к одному комплексу заставляет заключить, что и грамота № 636 предназначалась тому же адресату и, следовательно, забота об обороне новгородских рубежей входила в круг обязанностей посадника.

Рассмотренные материалы дают повод обсудить немаловажную проблему, которая до сих пор не привлекала исследовательского внимания. Оценивая в целом систему дальних фортификаций Новгорода и Пскова, мы с некоторым удивлением обнаружим, что непрерывная цепь крепостей расположена на границе между Псковской и собственно Новгородской землями, с одной стороны, и Пусторжевской землей, с другой. Эта цепь образована городками Черница, Коложе (их после разрушения литовцами сменила в 1414 г. Опочка[318]), Вороноч, Врев, Выбор, Котельно (предшественник Выбора), Володимерец, Дубков на пограничье Псковской и Пусторжевской земель и продолжена шелонскими городками на новгородско-пусторжевском пограничье, а далее — Русой, Курском и Холмом на Ловати.

Между тем и Пусторжевская, и расположенная к югу от нее Великолукская земля по крайней мере со второй половины XII в., безусловно, входят в состав новгородских владений, что можно наглядно продемонстрировать на примере более отдаленной Великолукской земли. В 1167 г., когда князь Святослав Ростиславич оставил новгородский стол и удалился в Луки, новгородцы «идоша прогнат его с Лук»[319]. В рассказе 1191 г. Луки прямо названы рубежом между Новгородской и Полоцкой землями: «ходи князь Ярослав на Лукы, позван полотьскою князьею и полоцяны, и поя с собою новъгородьць передьнюю дружину, и съняшася на рубежи и положиша межи собою любъвь»[320]. В 1198 г умер сын новгородского князя Ярослава Владимировича Изяслав, «бяше посажен на Луках княжити и от Литвы оплечье Новугороду»; «на ту же осень придоша полочане с Литвою на Лукы и пожьгоша хоромы, а лучяне устерегошася и избыша в городе»[321]. В 1200 г. «иде Нездила Пьхциниць на Лукы воеводою; иде с Лук с маломь дружины в Лотыголу на тороне»[322]. В 1211 г. «посла князь Мьстислав Дмитра Якуниця на Лукы с новгородьци города ставит…, а лучяном да князя Володимера Пльскосвкаго»[323].

Казалось бы, в такой ситуации цепочки пограничных фортификаций должны были возникнуть и укрепляться на пограничье Великолукской и Полоцкой земель, т. е. в верховьях Ловати и Куньи, однако, кроме Лук, здесь нет иных крепостей. Напротив, описанная выше линия псковских и новгородских городков на Пусторжевской пограничье поддерживается и усиливается и в XIV, и в XV в. На мой взгляд, возможно предложить этому удовлетворительное объяснение.

Докончания Новгорода с литовскими великими князьями Свидригайлом 1431 г. и Казимиром 1441–1442 и 1471 гг.,[324] а также Запись о Пусторжевской дани 1479 г.,[325] свидетельствуют о том, что Великолукская и Пусторжевская земли находились в совместном владении Новгорода и Литвы. Существование такого порядка прослеживается формально до 1393 г., когда указанный порядок уже был «стариной»: «Седе на князеньи в Литве князь Витовт Кестутьевич, и новгородци взяша с ним мир по старине»[326]. Размышляя об истоках системы совладения Луками и Пустой Ржевой и имея в виду упорное поддержание фортификаций на западной и северной границах Пусторжевской земли, мы можем предположить, что Литва унаследовала эту систему от перешедшего в ее руки Полоцка, т. е. сам порядок совладения существовал уже в XII–XIII вв., а система обороны от Полоцка рубежей Новгорода и Пскова исходила из того, что в Луках и Пустой Ржеве новгородская администрация не была полной хозяйкой.

Т.Я. Джаксон

Александр Невский и Хакон Старый: обмен посольствами

Уникальные сведения о переговорах русского князя Александра Невского и норвежского конунга Хакона Старого в середине XIII в. сохранились в исландской саге. Как ни парадоксальна такая ситуация, она легко объяснима. Одним из традиционных видов исландских саг были так называемые «королевские саги», или «саги о норвежских конунгах», посвященные истории Норвегии, прародины исландцев, с древнейших времен по 1280 г.[327] В одних сагах говорилось о правителях легендарных, мифологических, в других — о героях «века саг», в третьих повествование велось о событиях, весьма близких ко времени записи саг. Эти последние («саги о современности», по терминологии С. Нурдаля[328]), хотя и созданные по законам жанра саги, все же строились на совсем иной источниковой базе. Интересующая нас в данной связи «Сага о Хаконе, сыне Хакона», охватывающая события 1204–1263 гг., была написана по приказу сына Хакона, конунга Магнуса, в 1264–1265 гг. Ее автор — Стурла Тордарсон — имел в своем распоряжении богатые и хорошо организованные архивные материалы норвежской королевской канцелярии, а также использовал воспоминания очевидцев событий. Исследователями отмечается «вполне документальный характер» этой саги, «преобладающий в ней над литературно-повествовательным элементом»[329] (впрочем, последний тоже не следует оставлять без внимания). Сага сохранилась в нескольких рукописях XIII–XVI вв. Ниже приводится фрагмент текста по «Книге с Плоского острова»:[330]

«Той зимой, когда конунг Хакон[331] сидел в Трондхейме, прибыли с востока из Гардарики[332] послы конунга Александра[333] из Хольмгарда[334]. Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие[335] конунга Хакона на севере в Марке[336] и восточные кирьялы, те, что были обязаны данью конунгу Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец. Было им также поручено, чтобы они повидали госпожу Кристин, дочь конунга Хакона, так как конунг Хольмгарда так повелел им, чтобы они спросили конунга Александра. Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей