Пирр, польщенный этими речами, согласился. Все соратники в один голос поддержали его, и только мудрый Киней, советник царя, пробовал его отговорить, предчувствуя неудачу.

«Скажи, мой царь, если боги пошлют нам победу над Римом, что станешь ты делать дальше?» — спросил осторожный мудрец. «Какой глупый вопрос! — рассмеялся Пирр. — Если мы разобьем римлян, ни один город Италии не устоит перед нами, и вся богатая эта земля станет нашей!» — «А что ты будешь делать, когда завладеешь Италией?» — продолжал настойчивый Киней. «Да ведь это ребенку понятно! — отвечал царь. — Рядом лежит Сицилия, и захватить ее будет проще простого». — «Разумны твои речи, — согласился Киней. — Значит, поход твой закончится на Сицилии?» — «Нет, что ты! — удивился Пирр. — Ведь от Сицилии рукой подать до Африки, а уж если мы завладеем Карфагеном, ни один враг на свете не посмеет противиться нам». — «Это так, — признался Киней. — Не сомневаюсь, что и Македонию тогда ты вернешь без усилия. Но что дальше, мой царь?» — «Что дальше?» — изумился Пирр. — «Дальше мы сможем пировать в тиши за приятной беседой и более не думать о войне». — «Но ведь мы и сейчас преспокойно пируем — ответил лукаво мудрец. — Зачем же подвергать себя стольким опасностям, чтобы вернуться к тому, с чего начали?»

Но как бы остроумны и справедливы ни были речи Кинея, Пирр его не послушал. Вскоре он с войском высадился в Таренте и там, собрав всех италийских греков, двинулся навстречу консульским легионам. В сражении консул был разбит, и Пирр стал слать гонцов в Рим с предложением мира. Но римляне, озлобленные поражением, отказались от мира, а самые умные из них понимали вдобавок, что войско Пирра на чужбине тает день ото дня, римляне же могут набрать вдвое больше солдат, чем раньше.

Пирр, знавший об этом, искал новых сражений. С войском настиг он римлян близ Аускула, и там разразилась битва, длившаяся, как говорят, целых два дня. Таким тяжелым было это сражение, что если б не боевые слоны армии Пирра, каковых римляне почитали равными землетрясению, бороться с которым не под силу смертным, то никогда бы Пирру не удалось отбросить противника в лагерь. Но в битве погибла большая часть эпирского войска, все приближенные и полководцы царя.

Осматривая поле сражения, усеянное телами его солдат, Пирр услышал, как кто-то из уцелевших славит богов за победу. «Если мы одержим еще одну победу над римлянами, — в сердцах воскликнул Пирр, — то окончательно погибнем!»

Будучи, однако, разумным правителем, Пирр не довел свое войско до гибели, ибо в тот момент за помощью к нему обратились сицилийцы и он ушел из Италии, но битва его с Римом при Аускуле вошла в анналы как знаменитая Пиррова победа — победа, доставшаяся ценой, по сути равной поражению.

В третьем веке до нашей эры шестьдесят с лишним лет с перерывами за владычество над Средиземным морем шли войны между Римом и Карфагеном, могущественным государством в Северной Африке. В итоге армия карфагенян была разгромлена, а сами они обязались пятьдесят лет выплачивать Риму тяжелую дань, уничтожить свой флот, по мощи намного превосходивший римский, и, униженные, принуждены были стать Риму союзниками. В Риме полагали, что победа их над грозным врагом окончательна и все свои силы бросили на покорение других земель.

Минули годы, и до Рима дошел слух, будто в Африке разразилась война между карфагенянами и нумидийским царем Масиниссой, верным другом Рима. Разобраться в причинах этого раздора в Африку был отправлен известный писатель и государственный деятель Рима Марк Порций Катон, которого историки называют «Старшим», чтобы не спутать с его правнуком, жившим в эпоху Юлия Цезаря.

Трудно представить себе удивление Катона, когда, прибыв в Карфаген, он нашел город, обремененный римской данью, не в бедственном положении, как думали римляне, а напротив, цветущим и богатеющим на морской торговле, прекрасно вооруженным и уверенным в своих силах. Решив, что дела нумидийцев могут и подождать, Катон спешно возвратился в Рим, уверенный, что необходимо немедленно завоевать Карфаген, иначе старый враг, невероятно усилившийся и явно не забывший своих поражений, рискует обрушиться на Рим такой мощью, с которой не сравнится разорившая Италию армия карфагенского полководца Ганнибала.

В сенате Катон призвал сограждан к войне с Карфагеном, убеждая, что нападением на нумидийцев враг бросает вызов Риму и что на самом деле Карфаген под видом исправного союзничества готовит отмщение. Закончив речь, как говорят, он распахнул тогу, и на пол курии, где заседал Сенат, посыпались африканские фиги. Когда сенаторы вдоволь подивились величине их и аромату, Катон сказал: «Земля, рождающая эти плоды, лежит всего в трех днях плавания от Рима».

Но, несмотря на обличительные речи, большинство сенаторов не поддержало воинственный настрой Катона. Оратор же продолжал упорствовать: говорят, каждое свое выступление, о чем бы ни шла в нем речь, Катон завершал вошедшими в историю словами: «Кажется мне, что Карфаген не должен существовать». Многие потешались над упрямым стариком Катоном, из года в год твердившим одно и то же, но со временем, глядя на опасное возвышение Карфагена, стали прислушиваться к его словам. На закате жизни Катон добился того, чего так жаждал: Карфагену была объявлена война.

Сам Катон умер в начале военных действий и не увидел падения вражеского города. Когда римская армия выдвинулась к Карфагену, консул потребовал сперва выдать из города все вооружение, на что жители вынуждены были согласиться, а после — разрушить город и возвести новое поселение вдали от моря. От последнего требования римлян в Карфагене поднялся плач и стон, и жители решили до конца сражаться за родные дома. Так яростно отбивались они, что осада Карфагена римскими войсками затянулись на три года. В конце концов весной 146 года до н. э. в город ворвались римские войска, но еще шесть дней шли бои на пылающих улицах. Все те, кто командовал обороной города, заперлись в одном из храмов, и захватчики решили взять их измором. Не желая сдаваться, карфагеняне подожгли храм и почти все погибли в пламени.

Те из жителей, кто выжил после взятия Карфагена, а их набралось не более 50 тысяч, обращены были в рабство, а сам город сожжен дотла, после чего руины его разровняли, а вокруг плугом провели борозду и посыпали солью в знак того, что место это отныне проклято и селиться здесь невозможно. Так сбылись слова упрямого Катона, ставшие с тех пор символом непреклонной решимости.

Беседа. Художник Л. Альма-Тадема

Последний раздел нашей книги касается, возможно, самой известной в представлении широкого круга читателей эпохи Рима — эпохи ранней империи, а значит, и герои повествования здесь носят имена, не знать которые невозможно: Юлий Цезарь, Калигула, Нерон. В отличие от многих других периодов истории, источников, повествующих об этих людях, не просто достаточно для формирования целостной исторической картины — количество их скорее избыточно, оттого самые яркие эпизоды эпохи первых цезарей прочно вошли в мировую культуру в виде афоризмов, анекдотов, коротких рассказов.