Когда выпала возможность вновь подняться в избу, я попросил деда Ивана рассказать о законниках. От жабоида я о них почти ничего не узнал, тот всё время отговаривался неведением. Врёт, конечно. Всё он знает, всё ведает, но либо не хочет говорить, либо скрывает что-то, а скорее и то, и другое. Дед Иван оказался менее скрытным. С кем, с кем, а с законниками он был знаком прекрасно. По его словам получалось, что в их ряды шли в основном ненавистники рода человеческого: упыри и волколаки, а воеводил ими величайший витязь современности по имени Баюн. Страшный господин! Дед Иван хорошо его знал, это он приходил недавно и именно его голос мне так не понравился. Родом он был из упырей, умел оборачиваться котом и сражал противников своим природным магнетизмом ещё задолго до битвы. Полезная информация, надо запомнить. По праву воеводы он заседал в Соборе первых от Прави, дружил с Кощеем, со старшими богатырями и вполне мог быть причастным к внесению меня и Дмитрия Анатольевича в списки отверженных.

Так уж повелось изначально, что Собор придумывал законы, а законники следили за их соблюдением и наказывали ослушников. В принципе, законы состояли из совокупности десяти божественных заповедей и Русской правды от Ярослава Мудрого. За определенное преступление полагалось определённое наказание. За убийство мирянина назначалась вира в сорок гривен, гривна в Миру по нынешнему курсу составляла сто тысяч американских долларов. Я икнул, когда услышал это. Стало быть, за Верлиоку я должен заплатить четыре миллиона баксов! Или отправиться на Колыму, вернее, в Бояновы копи на восемь лет. Шикарный прилёт! Жабоиду за соучастие полагался всего лишь год. Ну и к чему мне такое счастье? В следующий раз отдам обрез ему, уровняем сроки.

Но за Верлиоку меня почему-то не искали. Опять же со слов деда Ивана, приходивший к старикам воевода Баюн сказал, что ищут меня за ограбление банка.

— Что вы там взяли? — спросил дед Иван.

— Ничего не взяли, — ответил я и перекрестился. — Вот те крест! Дмитрий Анатольевич, падла, спёр несколько долларов, может, фотку какую, а больше ничего.

— А Баюн сказал, вы кладенец к рукам прибрали.

— Врёт! — в один голос с жабоидом воскликнули мы.

Дед Иван сощурился испытующе, но настаивать на своём не стал.

За ограбление банка по мировым законам мне вообще ничего не грозило. Банк людинский, договора об охране с ним нет. Это прошлый директор был обывателем из овражных леших и пользовался защитой от магов и свистунов, а нынешняя начальница к Миру отношения не имела, так что я мог грабить его сколь угодно раз — хоть до посинения — и без последствий для себя. Однако последствия последовали незамедлительно, и отныне нам с жабоидом грозило по двадцать пять лет копей на брата.

Я просил рассказать деда Ивана про копи, но он не стал, сослался на незаживающие раны. Бабушка Мавка тоже отказалась говорить, сказала только, что ничего хорошего там нет, из чего я сделал вывод, что там действительно ничего хорошего нет.

К концу недели ажиотаж вокруг нас начал спадать. Дед Иван вернулся с рынка и сказал, что ни законников, ни охотников на улицах нет, а фотографии в группе укатили в такие безоблачные дали, что и с прожектором не найдёшь. Не уверен, что о нас действительно позабыли; хотелось бы, конечно, в это поверить, но не просто так Кощей напрягался, чтобы расширить списки отверженных за счёт наших имён. Тем не менее, эту новость мы восприняли с радостью, наступал конец нашему заточению. Жабоид засуетился, начал укорять деда Ивана за сожжение телефона и настроился куда-то идти.

Я никуда идти не хотел. Во-первых, слишком мало оставалось патронов. Судьба уже научила меня осторожности и даже отметину на лице оставила для лучшего запоминания, а на следующую встречу с гномами пятнадцати зарядов могло не хватить. Во-вторых, грызли меня сомнения относительно того, что законники поставили на поисках крест. Понимают, что притаились мы аки мышки в какой-нибудь норке, и ждут, когда выползем. Но чем больше они ждут, тем больше могли охватывать их сомнения: а вдруг мы действительно успели дать дёру из города? Поэтому повторюсь: идти я никуда не хотел.

Но жабоида было не удержать. Он снова начал апеллировать к старшинству, давить на мозг описаниями страданий Василисы в плену… Честно говоря, за прошедшее время Василиса медленно, но упорно улетучивалась из моей памяти, и спустя неделю подпольного заточения стала лицом абстрактным. Я уже не хотел сочинять стихи в её честь, не хотел бежать куда-то за тридевять земель в тридесятое царство ради спасения малознакомой царевны, которую видел-то всего-то пять минут и в положительные чувства которой ко мне сомневался. Сейчас на первый план выходила личная безопасность. Болт в голову, соловьиный свист и холодный подпол сделали своё дело — любовь закончилась. Я так прямо и сказал жабоиду. Тот опешил. Он вытаращил глаза, беззвучно захлопал ртом и развёл руками. Все его планы основывались на моей любви к Василисе, а теперь любви не стало, и если я завершу свои с ним взаимодействия — а отныне меня ни что не держало — он не знал, что делать. Василису не спасёшь, артефактов не добудешь, «Книга Бояна» вообще фантом…

Единственное, что он сумел сделать, это задать наиглупейший вопрос:

— Может, передумаешь?

— Что передумаю?

— Опять полюбишь Василису. Это несложно, она красивая.

— Алёнушка у Ядвиги Златозаровны тоже красивая, и, главное, проблем никаких. Никаких гномов! Так может лучше мне её полюбить?

Вариант с Алёнушкой ему не подходил, и он отчаянно замотал головой.

— Нет-нет, её не надо. Она не Василиса.

Аргумент. Она действительно не Василиса, да и в пример я её привёл только потому, что иных общих знакомых красавиц у нас с жабоидом не было. Но это не значит, что я вновь влюблюсь в Василису. И тем не менее Дмитрий Анатольевич настоял на своём. Он выдвинул ещё один аргумент, против которого я не смог устоять. Он задал второй наиглупейший вопрос:

— А как же дружба?

Вот чувство, способное из меня верёвки вить: настоящая мужская дружба! Нет, не так, с большой буквы — Дружба! Или даже со всех больших букв — ДРУЖБА! И три восклицательных знака в конце!!! Мне сразу захотелось убить жабоида. Верите? Он смотрел на меня со слезами в глазах. Сухонькое личико позеленело, обородавилось… Милый мой зелёный бородавочник, вернее Verruculoso-viridis zhaboid. Чтоб ты сдох, сука…

Понимая, что поступаю неправильно, я сказал:

— Чёрт с тобой, тварь зеленорожая, помогу.

И слёзы разом высохли. Дмитрий Анатольевич расцвёл, опять начал собирать вещи. Хотя, какие там вещи — два матраса, да и то не наши. А у меня настроение разом закончилось. Я уже настроился на возвращение домой, подумывал, куда устраиваться на работу. Платёжки за коммуналку, наверное, в ящик почтовый не помещаются. Дождусь, отрежут мне свет за долги, да и вообще…

Собираясь, жабоид поведал о наших дальнейших планах. Надо было встретиться с госпожой Мораной, чью ячейку мы вскрыли, и выяснить у неё правду о кладенце. Вряд ли она будет нам рада, но поговорить с ней мы всё равно должны. Потом нужно вернуться в Куриный околоток и надрать деду Лаюну одно место, чтоб в следующий раз говорил правду. Заодно узнаем, где меч сокрыт на самом деле.