Саша:

— Мама, знаешь, как по-настоящему называются глаза?

— Как?

Саша, торжествующе: — Зеркало души!

* * *

Саша, на бульваре, указывая на славного кудрявого мальчугана лет трех:

— Мамочка, вот в этого мальчика я давно влюбилась!

И тут же:

— Но тебя я на него не променяю — ты самая золотая, самая хорошая, самая дорогая!

* * *

Галя:

— Мама, я спрашиваю у Саши: «Что тебе больше всего хочется?», а она отвечает: «Хочу, чтоб у меня были золотые волосы, хочу, чтоб у меня было новое платье, новые книжки, новые игрушки»… Смотри: всё для себя, для других — ничего.

Саша смущена:

— Но ведь ты говорила: скажи, что тебе больше всего хочется.

Галя:

— Ну да. Но тебе, видно, всё хочется только для себя.

Саша, после паузы:

— Нет, знаешь, я еще хочу, чтобы папа и мама всегда были здоровы.

Галя, одобрительно:

— Вот это дело!

Галя. 1948 г.

19 апреля 48.

Саша:

— Мама, на тебя что ни надень — даже рваное платье, даже уродливое, грязное, нищенское (!) — ты все равно останешься хорошая.

— Почему же ты уговариваешь меня почаще надевать красивое белое платье, если я в любом платье хорошая?

Саша, подумав:

— Ну, конечно, в рваном ты будешь не такая хорошая, но ведь это — вешность! Обманчивая вешность!

20 апреля 48.

Саша:

— Мама, бывают такие красивые девочки, чтоб у них были волосы — золотые, глаза — голубые, брови — черные, зубы — белые и уши — чистые? Бывают на свете такие красавицы?

21 апреля 48.

Шура, Саше:

— Ты очень плохой ребенок.

Немного спустя, Саша:

— Зачем же ты целуешь плохого ребенка?

Или:

— Три печенья — плохому ребенку?

24 апреля 48.

Саша никого не хвалит, не похвалив предварительно, или следом — меня. К примеру:

— Мама, какой Изя счастливый, какую хорошую достал себе жену — лучше ее нет на свете, правда? Кроме тебя, конечно. Ты — всех лучше, конечно.

27 апреля 48.

Саша: — Мама, я думаю, что незабудка — это дочка или жена василька, потому что она тоже голубая.

1 мая 48.

Сегодня Саша впервые гуляла без пальто. Носилась по улице и с упоением выкликала:

* * *

Саша:

— Мама, почему на этой коробке нарисован красный олень — разве бывают красные олени?

Я, лениво:

— Это импрессионизм.

Саша долго молчит.

Я:

— Ты понимаешь, что такое импрессионизм?

Саша:

— Нет.

Я:

— Почему же ты не спрашиваешь?

Саша:

— Я думаю, что ты и сама этого не знаешь.

* * *

Галя доводит меня до исступления. Сначала надевается синее платье. Осматривает себя в зеркале и мчится на улицу. Через минуту она снова дома.

— Ребята дразнят — говорят, что платье прозрачное.

Долго сидит надутая, потом облачается в платье с горошинами и снова бежит на улицу. Не проходит и пяти минут, как она возвращается.

— Я не могу ходить в таком коротком платье.

Всё как прежде: сидит надутая, мается, раздумывает и, наконец, — о счастье! — надевает синее платье с красным поясом. Долго расхаживает по комнате с убитым видом.

— Мне не нравится это платье, — говорит она с тоской. — У него нет воротника, я не могу без воротника.

Мы долго хором убеждаем ее, что платье славное, а отсутствие воротника даже украшает его. Кажется, всё в порядке. Но вот я слышу шорох. Оборачиваюсь: Галя снова — в четвертый раз! — переоблачается, надевая юбку с белой кофтой.

Может, в этом нет ничего страшного, но я почему-то зверею. Мне противно, что из-за таких вещей можно дуться, злиться, огорчаться. Я сначала думала, это кокетство — куда ни шло! Но это не кокетство, это какая-то блажь, истерика.

3 мая 48.

Саша, в трамвае, глядя в окно:

— Когда я еду на трамвае, я замечаю, что земля действительно вертится.

* * *

Саша:

— Мама, я все-таки думаю, что ты любишь меня больше Гали.

— С чего ты взяла?

— Ты меня чаще ласкаешь.

— Маленьких всегда больше ласкают, чем больших.

Саша (подумав):

— Да, правда… Вот папу ты редко ласкаешь — всего полраза в день!

5 мая 48.

«Ты никогда больше не распахнешь дверь настежь: по ту сторону ее, может быть, сидит на корточках маленький человечек.

Ты будешь рассчитывать все твои жесты и сдерживать твои порывы. Поменьше пылкости и побольше силы!

Ты будешь реже смотреть в небо: тебе придется постоянно смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на одного из твоих малышей.

Ты никогда больше не будешь задвигать ящик стола толчком колена: маленькие руки проникают повсюду. Всё, что ты делаешь, ты будешь делать медленно и осторожно.

Ты никогда не будешь спать крепким, непробудным сном; малейший вздох будет тревожить тебя. При каждом крике ты будешь спрашивать себя с замирающим сердцем, не тот ли это крик… не тот ли это крик, которого ты будешь бояться всю свою жизнь.

Ты никогда больше не будешь зажигать огонь, не подумав о том, что огонь жжёт. Ты никогда больше не будешь ставить чашку с чаем на край стола. Ты будешь тушить окурки твоих папирос с сугубой тщательностью.

Ты никогда больше не будешь есть сласти, не подумав о тех маленьких ртах, которые тоже любят сласти.

Ты приучишься считать тишину в доме нелепой случайностью, почти чудом.

Ты никогда больше не скажешь с уверенностью прошлых дней: «Такого-то числа я сделаю то-то». На крыльях всех твоих проектов будет висеть «может быть».