Действуя «точечно», Маргарет смогла спасти несколько хороших учебных заведений, то есть 92 классические школы. Она прикладывала массу усилий, чтобы получать поддержку родителей. На ежегодной партийной конференции в 1972 году она бросила им призыв, прозвучавший как признание в бессилии: «Надеюсь, те, кто верит в будущее классических школ, произведут в своих округах и за пределами этой крепости столько же шума, сколько они производят здесь и сейчас». Благое пожелание! Общественное мнение сложилось в основном в пользу «общего пути». В ее же собственном округе совет под предводительством некоего господина Барнета (консерватора!) выбрал «единую школу» после того, как был проведен зондаж общественного мнения и выяснилось, что 79 процентов родителей расположены именно к такой школе. Маргарет признается в мемуарах, что все же спасла несколько лицеев, в частности, такие известные, как Крайстс-колледж и Вудхаус, но в остальном потерпела поражение, потому что «очень часто у нее не было другого выхода, кроме как одобрить преобразования».

С 1970 по 1974 год количество компрехенсив скулз увеличилось вдвое. В них уже обучались около 62 процентов школьников. Процесс, казалось, был необратим. Маргарет плохо переносила создавшееся положение, а положение было тем более тягостным, что справа на нее напали те, кто, по ее ощущениям, были ей наиболее близки. Один из ее друзей-политиков, депутат от правого крыла партии доктор Бойсон, жестко выступил против политики правительства в сфере образования. В статье, опубликованной в «Спектейтор», он подвел беспощадный итог процесса нивелирования всех школьников по низшему уровню, порожденному созданием компрехенсив скулз. Несколько месяцев спустя вместе с другими членами парламента он опубликовал «Черную книгу» о системе образования, где пришел к выводу, что политика команды Хита осуждена на неудачу. Исчезновение классических школ, превосходных лицеев, доступных всем хорошим ученикам вне зависимости от их социального происхождения, будет, по его мнению, препятствовать социальной подвижности общества, ибо навязывает детям из семей со скромными доходами учебу в школе-гетто, приспособленной к наиболее слабым ученикам. Только дети из богатых или зажиточных семей смогут посещать частные школы, которые будут их «вытаскивать» или «выталкивать» наверх. В одном докладе он пошел еще дальше и предложил в качестве мотивации для студентов заменить стипендии ссудами и платить преподавателям вознаграждение в соответствии с их заслугами в деле образования. Маргарет могла только аплодировать, ведь взгляды доктора Бойсона были и ее взглядами. Однако, храня верность главе правительства, она вынуждена была резко осудить авторов манифеста. И только потом признала, что «много позже, уже став премьер-министром, смогла действительно провести реформу общеобразовательных школ».

Сейчас же Маргарет могла действовать только в очень узких рамках, поддерживая 176 учебных заведений, являвшихся «школами прямого субсидирования», то есть классическими и привилегированными частными школами, получавшими дотацию от министерства образования. Она была вынуждена вести жесткую борьбу в их пользу, требуя, чтобы выделяемые им ассигнования с двух миллионов фунтов были увеличены до девяти миллионов. Как она заявила в палате общин, «они подвержены нападкам не потому, что они плохие, а потому, что они хорошие». «Какая ужасная, какая жестокая философия заключена в том, чтобы пытаться закрыть хорошую школу только потому, что она хорошая и другие школы пытаются подняться до ее уровня».

Маргарет поддерживала и другие частные школы, те самые паблик скулз, которые, по ее мнению, были «гарантией для всех наших детей от монополии системы народного просвещения». Она это делала с великим воодушевлением, ибо могла изобличить лицемерие своих противников и растерзать их в клочья. «Назовите мне, — восклицала она в палате общин, — хотя бы одного члена Лейбористской партии, который не послал бы своих детей в паблик скулз!» Как оказалось, нашлось всего трое, которые поступили иначе…

Но эти словесные турниры и пирровы победы на парламентском форуме красноречия были всего лишь крайними средствами. Маргарет знала, что проводимая ею политика — не ее политика, и это ее глубоко уязвляло и мучило. В статье, опубликованной в «Таймс» 12 ноября 1970 года, она словно бросила вызов будущему: «Я не согласна с тем, что все должно на этом и закончиться. Это означает, что школа, где не предусмотрен отбор, является последним словом в сфере образования <…>. Я действительно надеюсь на то, что вскоре появится целая система школ, предусматривающих отбор».

Неприятности Маргарет не ограничивались тем, что она вынуждена была проводить политику, которую не одобряла. Ей пришлось пережить настоящую политическую бурю, когда в 1971 году она отменила раздачу бесплатного молока в начальной школе, спровоцировав торнадо, сама того не желая!

Следует заметить, что предложенная Мэгги мера была всего лишь проявлением здравого смысла. В послевоенные годы, когда только-только отменили карточную систему, многие дети страдали от недоедания и его последствий: худосочия и рахита, но теперь в Англии, «обществе всеобщего благоденствия», уже не было столь бедных семей, которые не могли бы обеспечить детей молоком. А потому довольно часто невостребованный драгоценный напиток прокисал в школьных холодильниках. Когда министр финансов Тони Барбер обратился в министерство образования с просьбой найти способ небольшой экономии средств, никто не возразил в ответ на предложение Маргарет отменить бесплатную раздачу молока и чуть-чуть поднять цену завтраков и обедов в школьных столовых. Кстати, высокопоставленные чиновники сыграли роль подстрекателей, заметив, что лейбористы уже приняли такое решение относительно учеников старших и средних классов. Они конечно же были чрезвычайно рады видеть, как министр их министерства влезает в эту ловушку.

В любом случае лейбористы нашли кость, которую можно было грызть, пресса — тоже. В палате общин оппозиция затянула ту же песню: «Можно оценить поразительную до-библейскую философию этого правительства, отнимающего молоко у детей!» Один достопочтенный член парламента назвал Маргарет Тэтчер «пещерной женщиной из логова реакционеров», другой принялся объяснять, что «она для министерства образования — то же, чем был Аттила для стран Запада». Газеты также набросились на добычу. «Сан» уже в заголовке вопрошала: «Человечна ли Маргарет Тэтчер?», а «Гардиан» подхватила выражение одного парламентария-лейбориста: «Миссис Тэтчер — похитительница молока».

Для Мэгги наступили несколько наихудших месяцев в ее министерском опыте. Она чувствовала, как ненависть прилипает к ней, словно «слепни к крупу лошади летним вечером». Карикатуры в таблоидах с превеликой радостью представляли ее то в виде огромной злющей волчицы, то в виде Дракулы в юбке, то в виде ведьмы, отнимающей хлеб у малых детей, — выбор был велик. Несправедливость происходящего потрясла эту сильную женщину. Да, она посмела покуситься на некий символ, но не понимала, почему ее преследуют с такой яростью. Правда, в то же время враждебные взгляды действовали на нее возбуждающе, придавая силы выдержать испытание. Она извлекла из всего случившегося великий урок здравого политического смысла: «Я навлекла на себя максимум позора и унижений в политике ради минимума политической выгоды. На протяжении долгих месяцев я находилась в безвыходном положении, попав в ловушку <…>, дав втянуть себя в ссору <…>, чтобы сэкономить 9 миллионов фунтов, которые можно было бы без малейшего ущерба изъять из бюджета министерства снабжения <…>. В будущем, если уж подвергаться казни через повешение, то уж ради быка, а не ради яйца, и уж конечно не ради несчастного стакана молока».