Остальные приметы тоже совпадали. А уж эти его темные очки!.. Они одни стоили почти всего остального, и именно в этот момент Федор Филиппович почувствовал, что теряет почву под ногами и вот-вот со страшной скоростью полетит куда-то вниз, в пустоту. Падение обещало стать долгим, а приземление – максимально жестким. Недаром ведь покойница мама учила: в самом низу не оставайся, но и наверх шибко не лезь – высоковато будет падать…

Следовать маминому совету было поздно – залез-таки, и достаточно высоко, чтобы, навернувшись со скользкой ступеньки, расшибиться в лепешку, – а рвать на себе остатки волос – бессмысленно. Тем более что волосы стоило поберечь – дальше стало еще интереснее, и чувствовалось, что это еще далеко не конец.

Виртуоз пистолета системы Стечкина, сумевший в одиночку перекрыть канал двухсторонних контрабандных поставок, играючи уничтоживший Хвоста, Бурого и бог весть сколько задействованной в трафике мелкой шушеры, допустил прокол. Прокол был, в принципе, объяснимый, естественный: он выстрелил, человек упал; те, кто падал после его выстрела, в момент приземления, как правило, были уже мертвее мертвого, и он к этому, надо полагать, привык. А вот этот не умер – вернее, умер, но не сразу. И перед смертью успел написать на случившейся под рукой бумажке несколько слов: «Подп-к ФСБ Молчанов Фед. Пет. ГУ Москва».

Говорить о чем бы то ни было с полной уверенностью было сложно, но руководство считало (и Федор Филиппович, за неимением более убедительной версии, склонен был с ним согласиться), что киллер, имея перед собой задачу остановить машину, водитель и пассажиры которой не желали останавливаться нигде и ни под каким предлогом, использовал в качестве отвлекающего и вместе с тем вразумляющего средства свое служебное удостоверение. Откуда, в самом деле, ему было знать, что застреленный в спину наркокурьер окажется таким живучим, а главное – сообразительным?

Предсмертная записка сообразительного наркокурьера попала в нужные, правильные руки, и именно она вывела генерала Тульчина на генерала Потапчука. Потому что именно Потапчук был инициатором выдачи некоему неизвестному лицу удостоверения подполковника ФСБ, выписанного на имя Молчанова Ф. П. Вот требование, вот ведомость, вот расписка в получении – смотрите, подпись ваша?

Подписи были его. Да он и без подписей помнил, как в январе прошлого года, сразу после праздников, с шутливой торжественностью вручил Глебу эту корочку – по форме самую настоящую, а по сути липовую, как трехдолларовая купюра. По возрасту и выслуге лет Глебу полагалось быть полковником, если не генералом, а по заслугам – высоко чтимым в определенных кругах, легендарным, прославленным на всю страну покойником, лежащим под вырубленным из цельного камня монументом весом тонн, эдак, в десять – для верности, чтоб уж точно не встал.

Да, Глеб… Эх, Глеб, Глеб! Неужели опять?..

Тот случай, когда бежавший из мест лишения свободы бывший майор спецслужб тяжело ранил беременную жену Слепого и лишил его сразу двух детей – убитой наповал очередью из ископаемого «шмайссера» восьмилетней приемной дочери Анечки и сына, которого жена носила в утробе, – произошел так давно, что уже успел основательно порасти быльем. Глеб тогда сошел с катушек – а кто бы на его месте не сошел? Но вместо того чтобы уйти в продолжительный запой или просто повеситься на шнуре электрического удлинителя, оглушенный горем агент по кличке Слепой нашел другой, куда более изощренный способ самоубийства – взял и объявил безнадежную войну родной конторе, которую совершенно справедливо считал повинной во всех своих несчастьях.

Другой на его месте погиб бы быстро и грязно, как муха под мухобойкой. Но Глеб продержался достаточно долго, чтобы натворить бед и едва не отправить в мир иной своего куратора и, как когда-то казалось обоим, доброго друга, Федора Филипповича Потапчука.

На каждое действие есть противодействие, а на каждое ядие – противоядие, – так, помнится, говорили в средней школе. Свое «противодействие» нашлось и на Глеба; он был убит, похоронен, а потом взял и воскрес – недаром ведь, в самом-то деле, Федору Филипповичу подумалось о надгробии весом в десять тонн. Это было уже второе по счету его воскресение; восстав из могилы, он вернулся и на протяжении многих лет вел себя вполне прилично и адекватно – адекватно, разумеется, для человека его профессии.

И вот теперь – это.

А главное, все совпадало – не только это чертово удостоверение и приметы, но и обстоятельства, сроки – короче говоря, все. Где-то две или две с половиной недели назад у Глеба образовалось несколько свободных дней, и он уведомил Федора Филипповича, что намерен показать Ирине Западную Украину и Закарпатье, в котором та, оказывается, ни разу не бывала – освежить впечатления, развеять свойственные некоторым закосневшим в столичной рутине архитекторам предрассудки и доказать, что по-настоящему красивые и вместе с тем цивилизованные места встречаются не только за границей.

Казалось бы, что тут такого?

Ключевое слово тут было «Украина». А Западная или Восточная, значения не имело – в наше-то время, когда транспорт – по крайней мере, автомобильный – стал действительно, по-настоящему скоростным. Сиверов ездил на трехлетнем «БМВ», способном по желанию владельца превращаться в управляемый снаряд, в ракету, пронзающую пространство со скоростью, которая наверняка за три секунды вогнала бы в гроб легендарного и высокочтимого мистера Генри Форда.

Так вот: Слепой уехал на Украину, и примерно в это же самое время в российско-белорусско-украинском приграничье начались убийства. Правда, он сказал, что едет с Ириной, но кто это проверял? И где гарантия, что она до сих пор жива?

Около десяти дней назад Глеб позвонил – по его словам, из Львова – и сообщил, что задержится недельки на полторы-две, уж больно тут, на Львовщине, хорошо, несмотря на слоняющиеся повсюду и хором скандирующие свои дурацкие лозунги толпы футбольных фанатов. Позвонил и как в воду канул, а убийства продолжались, и буквально на днях российско-украинскую границу пересек «БМВ» с номерами, которые Федор Филиппович помнил наизусть. Водитель предъявил российский загранпаспорт, выданный на имя Глеба Петровича Сиверова (ей-богу, с ума сошел!), а ближе к вечеру того же дня тот же самый «БМВ» был замечен въезжающим во двор коттеджа, принадлежащего начальнику расположенной близ границы Припятского радиационного заповедника украинской погранзаставы майору Стеценко. Спустя несколько часов майор, его жена и работавший в том районе под прикрытием сотрудник возглавляемого Тульчиным отдела майор Бурсаков были найдены мертвыми: Стеценко и его жена в бассейне, а Бурсаков во дворе, за рулем принадлежавшего хозяину дома «лендровера», на котором явно собирался, но, увы, не успел драпануть.

Федор Филиппович думал, что уже утратил способность удивляться. Но он поспешил с выводами: его снова удивили, и притом крепко.

Оказалось, что Глеб интересует высокое руководство постольку-поскольку – как исполнитель, и не более того. Версия его сумасшествия и полного выхода из-под контроля, оказывается, была рассмотрена, изучена и отвергнута как несостоятельная. Потому что откуда он, свихнувшийся ликвидатор, мог узнать то, что, судя по филигранной точности проводимых акций, знал досконально, до мелочей?