сам Белик рванул притороченную к седлу булаву — и даже не пытаясь вдеть руку в темляк, от души впечатал массивное, граненое навершие в спину попытвшегося свернуть вправо от крестоносца сельджука!

— Бей!

Ещё один удар — и под навершием булавы лопнул вражеский череп… А в следующий миг уже по капитану, не успевшему перекрыться древком палицы, хлестко стегнула турецкая сабля! Удар сарацина обрушился справа, противник целил в лицо — но заметив сверкнувший на солнце клинок, Белик успел пригнуться на чужих рефлексах… И чуть искривленное лезвие, рухнув на конический шлем, соскользнуло на левое плечо, потеряв рубящую силу! Впрочем, голова Даниила взорвалась болью, заныло отбитое плечо; ответить врагу он не успел — оба всадника уже разминулись на скаку… Но мгновение спустя сарацина, едва не срубившего Белика, вынесло из седла копье Бьерна!

…Рыцари с лёгкостью прорвались сквозь ряды пытающихся свернуть с их пути сельджуков, протаранив копьями, стоптав копытами жеребцов всех, кто оказался на их пути… Вскоре противники перед Беликом кончились — и вырвавшись на открытое пространство, он шумно выдохнул, повесив на седельный крюк темляк (то есть ручную петлю) булавы. Только сейчас он заметил, что правую руку крупно трясёт — то ли от напряжения, то ли от пережитого в схватке, то ли от всего вместе и сразу… Тут же в голове словно щёлкнуло — Белик вспомнил свою короткую молитву перед сшибкой, и тотчас с горячей благодарностью прошептал:

— Слава Тебе, Господи…

Вельянтиф заметно захромал и сильно замедлился. Дождавшись поравнявшегося с ним оруженосца и взглянув в широко раскрытые и словно бы не видящие ничего вокруг глаза явно шокированного первым боем Бьерна, Даниил с чувством произнес:

— Ты держался молодцом, твой отец может тобой гордиться!

— Д-да, господин, благодарю…

На всякий случай крепко, хоть и дружественно хлопнув оруженосца по плечу, окончательно приведя его в чувство, Белик также попросил:

— Бьерн, Вельянтиф ранен и более не может участвовать в бою. Прошу, найди наших конюхов, пусть позаботятся о нем… А пока позволь мне пересесть на твоего коня.

— Слушаюсь, господин…

Как видно, все ещё не отойдя от шока своего первого боя, оруженосец безропотно, без всякого внутреннего сопротивления покинул седло коня, взяв крупной дрожью трясущегося Вельянтифа под уздцы. Белик же, с чувством погладив верного жеребца по шее, негромко произнес:

— Спасибо тебе…

Покинув седло и пересев на коня Бьерна, капитан тотчас повёл его в сторону уже знакомого «вагенбурга», издали закричав на ломанном греческом, доступном «Танкреду»:

— Эй, ромеи! Поможете нам построить такую же «крепость» вокруг всего лагеря?

Пара секунд ожидания по внутренним ощущениям Даниила сошли за десяток минут — но вскоре он с облегчением увидел целого и невредимого Романа, зычно воскликнувшего в ответ:

— Отчего же не помочь в добром деле!

Белик, облегчённо выдохнул, набрал в лёгкие как можно больше воздуха — после чего заорал так, чтобы услышало все его «знамя»:

— Спешиваемся! Лошадей отдать слугам, пусть уводят их к болоту — и строим стену из возов навроде той, что возвели ромеи! Да побыстрее, время дорого!

… — Бей!

Очередной залп болтов ушёл в сторону сельджуков, кружащих у лагеря крестоносцев подобно стае голодных волков. И неосторожно приблизившиеся к позициям русичей сарацины, потеряв десяток-другой всадников, спешно отхлынули назад…

— Цельтесь лучше! Скоро самострелы будет нечем заряжать!

Опасения Романа имеют под собой вполне реальную основу — несмотря на солидный запас болтов, за час боя, прошедший с момента отступления рыцарей, практически весь он иссяк…

Назад отхлынули не только франки де Блуа — Боэмунд и Роберт также вернулись, потеряв не меньше четверти рыцарей в бесплодных попытках сблизиться с сарацинами и навязать им ближний бой. Причем многие отступившие всадники вынужденно посадили за спины соратников, оставшихся без лошадей…

Куда делось высокомерие и хвастовство сына Гвискара, его пренебрежительная чванливость? Роман увидел давнего врага лишь издали — лицо его было залито кровью из глубокого пореза на лбу, глаза горели яростным, безумным огнём, рот свирепо оскален… По гордости Боэмунда из Тарента, бежавшего от сельджуков побитой собакой, был нанесён сильнейший удар, что только сильнее его разожгло!

Впрочем, что дела манглабиту варанги до слепой гордости дурака, погубившего столько своих воинов⁈ Гораздо важнее вопрос, как теперь выжить…

На поле боя установилось временное равновесие: отступив в лагерь, крестоносцы кое-где успели возвести стену из сцепленных между собой телег — причём «знамя» Танкреда встало рядом с ромейскими гвардейцами. На иных же участках спешенные норманнские рыцари, вспомнив предков-викингов, построили стену щитов — благо, что их ростовые «скутумы» вполне для неё подходят… В ходе неравной перестрелки — ибо число арбалетчиков ничтожно мало в сравнении с тысячами конных лучников Кылыч-Арслана — турки обрушили на христиан целый ливень стрел! И несмотря на щиты, оперенная смерть забрала жизни многих рыцарей и их боевых слуг…

Но по сравнению с «союзниками», потери в сотне Самсона ничтожно малы! Уже наработанная тактика разбивки воев по парам «стрелок-щитоносец», с прикрытием стрелков во время перезарядки и даже во время стрельбы, а также сама защита из возов дала русичам огромное преимущество. Всего четверо легкораненых за весь бой! Но теперь болты заканчиваются — и что тогда⁈ Сколько ещё турки будут кружить вокруг лагеря крестоносцев, меняя друг друга, как только опустошаются колчаны — при этом засыпая христиан роем жужжащих в падение стрел⁈

…Занятый перезарядкой соленария, Роман не сразу расслышал трубный рев боевых рожков справа, в стороне от лагеря. А когда расслышал, и обернулся на их звук, то увидел, что по дороге, ведущей с запада, к сарацинам приближается многочисленная пехота франков! Донельзя обрадованный, Самсон напряг все свое зрение, чтобы разглядеть среди спешащих к ним на помощь крестоносцев и рыцарскую конницу, но никого не увидел…

И только когда за холмами, разделяющими долину, вдруг также раздался низкий и гулкий, протяжный рев турьив рогов, излюбленных рыцарями — даже в самом тылу сарацин! — манглабит понял, что произошло. Поспешивший на помощь к норманнам Раймунд Тулузский сумел незаметно для сельджуков, занятых расстрелом христиан, провести свою конницу за холмами, скрыв многочисленных всадников от глаз сарацин… В то время как отставшую пехоту граф направил сразу к осажденному лагерю.

Показавшись на гребне холмов, рыцари Тулузского — и прочих вождей крестоносцев — ринулись вниз, заходя с тыла и левого крыла сельджуков. Последние, заметив врага, встретили христиан стрелами — но не сумели отступить, так как вся масса сарацинского войска не могла бы бежать в одно мгновение! И конруа франкских рыцарей с разгона врезались в сгрудившихся сельджукских всадников, тараня их копьями — и тяжёлыми дестриэ, набравшими огромную силу за время короткого, но стремительного бега…

— Вперёд! На лошадей! ВПЕРЁД!!!

Оглушительный рев Боэмунда из Тарента, раздавшийся над лагерем