* * *

В туалете аэропорта я еще раз наревелась – от радости, что скоро увижу Феликса, и от ощущения вселенской жестокости и несправедливости, которая сначала забрала у меня мать, потом сводного брата, едва не отняла обожаемую мачеху, а теперь готовилась проломить мне в груди новую кровоточащую дыру.

Потом повесила на лицо фальшивую улыбку, вышла из кабинки и на ватных ногах отправилась с Дио к нашему гейту. Объявили посадку.

А в самолете случилось неожиданное: я уснула. Несмотря на шоковое состояние, в котором я пребывала последние несколько часов, и натянутые, как гитарные струны, нервы, я вдруг провалилась в сон – в такой спокойный и глубокий, как будто никаких потрясений не было и в помине. Как будто я просто летела с подружкой на долгожданный курорт после развеселой ночи, проведенной в клубе.

Проснулась только к концу перелета. Оживленная, шумная, пульсирующая, как артерия, Мальпенса[7], приняла нас в свое русло. Воздух вибрировал от голосов диспетчеров, мраморная плитка ловила отблески люминесцентных ламп, пассажиры уверенно шли вперед, как скаковые лошади на забеге. Я едва поспевала за Дио, которая так быстро продвигалась к выходу, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что она бывала здесь, и не раз.

Скоро мы добрались до подземной парковки. Передо мной стоял ослепительно-белый «порше», который, судя по всему, принадлежал ей.

– Считай, что мы уже в Лугано, – подмигнула Дио, открывая дверцу.

– Где? – переспросила я.

– Дома.

* * *

Дио гнала машину на север. Живописные сочно-зеленые равнины и смутные очертания Альп далеко впереди опять заставили меня почувствовать себя обычной туристкой, отхватившей горячий тур в швейцарскую глубинку. Но скоро мои мысли снова вернулись в прежнее русло: я с нездоровым упорством пыталась подобрать нужные слова, которые дали бы Феликсу понять, что он значит для меня, которые дали бы ему хоть приблизительное представление о том, что творится в моей душе.

– Волнуешься? – спросила Дио. – Хочешь немного развлечься?

– Нет, спасибо, – помотала головой я.

– А то я тут разучиваю кой-какие стишки для праздника. Составишь мне компанию?

– Что еще за стихи? – я попыталась быть вежливой, хотя мне больше всего хотелось уронить голову в ладони и хорошенько поплакать.

– Птицеликий, разворачивай крылья! Перо к перу, как лепесток к лепестку, лови восходящий поток, пропитанный влагой и пылью. Пусть наша жизнь будет подобна буре, чистой и сильной, пусть воздух будет сладок и свеж, пусть твое сердце поет, как перо на ветру…

– Вау, – уставилась я на нее, пораженная музыкой поэзии и тем, как воодушевленно она это прочитала.

– Круто звучит, правда? Древняя поэзия, которой уже лет пятьсот, не меньше. Жду не дождусь, когда прочитаю это на празднике перед тремя сотнями гостей! Давай, повторяй за мной! – с неожиданным напором предложила она. – Птицеликий, разворачивай крылья!

– Зачем? – улыбнулась я.

– Давай, давай, нам обеим нужно немного отвлечься, а что может быть лучше изучения древней поэзии?

Всю дорогу до Лугано мы занимались этим бесполезнейшим, но, признаю, здорово отвлекающим занятием. Я терпеть не могла разучивать что-то наизусть, но на этот раз приняла предложение. Ритмика строк завораживала и успокаивала.

Дио не могла дозвониться до Феликса. Она звонила ему через меню машины, сиротливый звук гудков наполнил салон. Когда звонок оборвался в пятый раз, она начала заметно нервничать.

– Что-то не так? – спросила я.

– Наш рядовой Райан не берет трубку.

– И есть причина волноваться?

– Пока не знаю, – ответила она, но стало ясно, что причина волноваться была, и немаленькая, потому что ее лицо окаменело, а на лбу прорезалась глубокая складка.

Звук входящего сообщения вспорол тишину.

– Прочти, – приказала Дио, протягивая мне телефон и не отрывая взгляда от дороги.

И я прочитала.

– Что такое «Salve et vale, Dio»? – повернулась я к ней.

– Что?!

– В сообщении написано «Salve et vale, Dio». Это от него, судя по имени.

Она выхватила у меня трубку из рук, прочитала сообщение и тихо выругалась.

– Это значит «Здравствуй и прощай, Дио».

* * *

– Альцедо, – обратилась Диомедея к кому-то на своем странном языке и начала что-то громко, задыхаясь, говорить в трубку, а когда разговор был окончен, отчаянно выругалась.

– Что происходит?

– Крис покончит со всем сегодня, а Изабелла – наш… э-э… сестра – заявила, что не будет мешать ему.

Мое сердце стукнулось о ребра, скользнуло вниз и провалилось в пятки.

– Почему она не остановит его?!

– Уважает его выбор, – нервно рассмеялась Дио.

– И что теперь? Ведь мы успеем? Мы успеем до того, как…

– Я попробую.

Я ужаснулась скорости, на которую перешла машина.

– Кор, где ты? – заговорила она громко. – Аэродром Уайдбека. Поезжай туда и перехвати их, счет на минуты! Если приедешь раньше, то задержи, чего бы это ни стоило.

Человек что-то возразил ей.

– Без разницы, что ты там думаешь! Просто сделай одолжение! В долгу не останусь!

– Этот Кор, он…

– Брат. Еще один брат.

Я взмолилась про себя, чтобы он приехал вовремя.

* * *

В тот момент, когда белый «порше», подняв облако пыли, затормозил на парковке аэродрома, – от земли оторвался небольшой черный вертолет и начал медленно подниматься в небо. Дио выскочила из машины и, размахивая руками, побежала к тому месту, на котором все еще шевелилась трава от вихря, поднятого лопастями. Охрана в серой форме расступалась в стороны, даже не пытаясь ее остановить.

– Свяжитесь с пилотом, пусть разворачивает вертолет! Грозовое предупреждение! – вопила она охране. – Ой, да плевать мне, что у них разрешение!

Я просто бежала за ней следом, и никто даже не попытался остановить меня. «Поздно, все зря…» – пульсировало в голове. Дио выбежала на взлетную площадку и остановилась, вытянув к поднимающемуся вертолету руку. По предгрозовому небу скользнула тонкая, как волос, молния.

– Он на том вертолете, да?! Куда они летят? Может быть, мы успеем на машине в то место, куда…

– Из вертолета он отправится прямиком туда, куда не доедет ни одна машина, – сказала Дио.

– То есть… Он прыгнет?

Сердце замолотило внутри, дыхание стало рваться в лоскуты. Я опустилась на колени, не отрывая глаз от удаляющейся железной стрекозы. На лицо упали первые капли начинающегося дождя.