– Богатая у тебя биография, – фыркнул Мазур.

– А что ж мне было, ждать, когда начнется атомная война, а я девочкой помру? – Алина прищурилась. – А сам-то? Где-то ты опыта да поднабрался, я так чувствую, не на одной…

– Ладно, по нулям, – сказал Мазур. – Дядя Сева – он кто?

– Строитель. В управлении у Фомича. Фомич – это…

– Да рассказали мне уже, что это за человек-легенда, – сказал Мазур. – И про слона рассказали…

– Вот-вот… Короче, он у Фомича инженерами по технике безопасности командует. Хотя… Он еще до Фомича на этом месте сидел, он здесь лет десять. Значит, дядя Сева… Совсем хорошо, уж к нему-то я смогу тонкий подходец сделать…

– А стоит ли? – сказал Мазур. – Значит, он тебя давно знает…

– Ага. Вот эти лет десять.

– И, если до сих пор не позвал в дело, значит, нет у него на тебя видов в этом плане.

– Ну, может, он думает, что я не такая уж умная… – сказала Алина. – Что-то такое у него иногда проскальзывало мельком-намеком… Только вот после того, как я все отлично провернула с «Жемчужиной» и вообще с Верочкой, может и мнение изменить… Может ведь?

– Может, – сказал Мазур, приканчивая пиво. – Действительно, Умник… Серьезный мужик.

– А то! Кирюш… – она поставила на пол пустой стакан. – Так как там было, в борделях?

Лаврик подождет, подумал Мазур. Не будет никакого нарушения приказа – Лаврик сам говорил, чтобы к нему неслись пулей в случае чего-то экстраординарного. А сейчас не тот случай.

Он вспомнил заведение, которое посетил тогда с Мадлен – собственно, натуральный борлель, только люксовый. Вроде «Жемчужины», но безусловно повыше классом.

– Слушай сюда и никому не рассказывай, – сказал он таинственным тоном. – А то пропесочат тебя в твоей комсомольской организации. Ведь комсомолка, поди?

– А куда от этого денешься?

– Ну вот… Первым делом они исполняют стриптиз…

– Намек поняла, – сказала Алина, соскользнула с тахты, подошла к столику с магнитофоном и принялась перебирать кассеты. – Что бы такое… Они там что играют?

– Когда как, – сказал Мазур. – То медленное и томное, то шебутное что-нибудь.

– Лучше медленное и томное, – Алина вынула кассету из прозрачного футляра. – А то я в жизни стриптиз не танцевала, чует мое сердце, что под медленное и томное ловчее получится… Только не критиковать, ладно? Дебют неопытной танцовщицы…

– Не буду критиковать, – сказал Мазур. – Любоваться буду.

– Ну, попробуем… – сказала Алина с азартной рожицей, нажала клавишу, и заиграл томный блюз…

Мазур закрыл за собой калитку на крючок и приостановился возле нее, оценивая обстановку в двух «отельчиках», двухместном и четырехместном.

За время пребывания в городке он насмотрелся обиталищ, предназначавшихся для курортников. Хватало и сущих курятников. А вот покойный милиционер возвел, конечно, не хоромы, но довольно приличные ломики из вагонки, с плоскими почти крышами, выкрашенными в зеленый оконными рамами и даже крохотными кухоньками. Вообще интересно, зачем ему понадобился дополнительный доход, если он был одиноким? Ну, может, скучно ему было одному, а с постояльцами можно и поболтать, и выпить, и в картишки или там домино перекинуться…

Засекреченные инженеры были у себя – Вера позвякивала посудой в кухоньке и о чем-то негромко говорила с мужем, самым беззаботным и даже игривым тоном. Вспомнив пачку фотографий и мысленно вздохнув про себя, Мазур подумал: прав был Вильям наш Шекспир со своим гениальным определением: кто именно есть порожденье крокодилов, и кому имя – вероломство…

В их домике окна были распахнуты настежь, там раздавались тихие меланхоличные какие-то переборы гитары, и Лаврик негромко напевал:

– Покачусь, порубан,

растянусь в траве,

привалюся чубом к русой голове…

Не дождались гроба мы, кончили поход…

На казенной обуви ромашка цветет…

Так. Одно из двух. Мазур вошел. Лаврик, не поворачивая головы, скосил на него глаза, мотнул подбородком в сторону старого, но надежного стула и вновь уставился в потолок, перебирая струны:

– На пустошах, где солнце

зарыто в пух ворон,

туман, костер, бессонница

морочат эскадрон…

Мечется во мраке

по степным горбам:

«Ехали казаки,

чубы по губам…»

Мазур курил, пуская дым в знойную жару за распахнутым окном и терпеливо ждал. Вот именно, одно из двух. Лаврик берется за гитару в двух случаях: когда хочет отдохнуть от успешно завершившихся трудов праведных и когда сосредоточенно размышляет о каких-то серьезных служебных делах. Шерлок Холмс с его скрипкой здесь ни при чем: Лаврик сам рассказывал, что позаимствовал этот метод из старой книжки о каком-то знаменитом сыщике сыскной полиции времен Александра Второго – тот именно так обмысливал и прокачивал, исполняя под гитару душещипательные романсы. И обнаружил я, что это помогает, сказал тогда Лаврик. Он и фамилию сыщика называл, но Мазур ее благополучно забыл.

– Чалый иль соловый конь храпит.

Вьется слово кругом копыт…

Под ветром снова в дыму щека,

вьется слово кругом штыка…

Ну да, ничего экстраординарного не случилось, иначе Лаврик обязательно бы бросил музицировать…

– Пусть покрыты плесенью наши костяки, то, о чем мы думали, ведет штыки…

С нашими замашками едут пред полком с новым военспецом новый военком…

Завершив длинным аккордом, Лаврик отложил гитару и сел. Потянулся, подошел к Мазуру и бесцеремонно его обнюхал, шумно втягивая воздух ноздрями, как старательный гончак на тропе. Заключил.

– Алинкины духи. Хорошие. Импортные. Они любили друг друга пылко и старательно, и вовсе не собирались умирать в один день…

– Играю роль согласно замыслу режиссера, – пожал Мазур плечами.

– Ну да, ну да… С большим увлечением играешь…

– Ну, так-то она ничего девка, – сказал Мазур. – Во многих смыслах.

– Ага. А как тебя эта «ничего девка» под монастырь подвела?

– Я незлопамятный, – сказал Мазур. – Как по-твоему, есть разница меж понятиями «законченная сучка» и «ветреная девка»?

– И большая… Ты там, часом, влюбиться не думаешь?

– Идешь ты боком…

– Да это я от зависти иронизирую, – сказал Лаврик. – Вот тебе почему-то всегда удается на задании сочетать приятное с полезным, а у меня не получается.

– Ребята где?