– Гадирская конница стоит у восточного рукава Бетиса, – сказал он. – Они только и ждут, чтобы мы оттянули заслон от реки.

– Да я и не прошу снимать оттуда воинов. Дай мне отряд дворцовой стражи – и сегодня к вечеру я сложу головы бунтовщиков к твоим царским ногам.

– Нет, – сказал Павлидий. И, помолчав, повторил: – Нет.

– Твоя воля. – Военачальник потеребил завитую бороду. – Тогда придется ждать, пока они околеют от голода.

– Ждать тоже нельзя. Через три дня праздник Нетона, к этому дню с бунтовщиками должно быть покончено. – Зеленое стеклышко снова уставилось на Тордула. – Ты узнал, где они держат самозванца?

– Я ходил гонцом, а не соглядатаем, – резко ответил Тордул.

Павлидий поджал губы. Промолчал.

– Ослепительный, – сказал военачальник, – сегодня ночью к нам перебежал один из бунтовщиков. Если пожелаешь, я его допрошу.

– Вели привести его сюда.

Тордул хотел было выйти следом за военачальником, но Павлидий остановил его:

– Мне может понадобиться твой совет. Останься.

– Не очень-то ты прислушиваешься к моим советам, – проворчал Тордул, глядя в узкое оконце.

– Всему свое время, сынок. Прежде всего нужно покончить с бунтом. Тогда мы сможем отбросить гадирцев и дать бой карфагенянам. Сам видишь, положение трудное. А все потому, что Аргантоний слышать ничего не хотел о Карфагене. Он был уверен, что никто не осмелится напасть на Тартесс.

– Слыхал я, будто Аргантоний помер не своей смертью. Верно это?

– Кто тебе сказал?

– Слух такой ходит.

Павлидий почесал кота за ухом, кот блаженно щурился.

– Укруф, – тихо произнес царь, – вели своим людям прочистить уши. Шептунов – хватать и лишать свободы. Пусть глашатаи прокричат мой указ: у распространителей недозволенных слухов будут вырваны языки.

– Исполню, Ослепительный.

Тордул живо встал перед Павлидием.

– Отец, ты обещал, что твое правление не будет жестоким.

– Да, обещал. Но сейчас военное время. Ты еще не искушен в государственных делах и не знаешь, что жестокость бывает вынужденной. Многие подданные сами не знают, чего им надо, и, когда языки у них слишком развязываются, правитель обязан примерно их наказать. Без этого никак нельзя. – Павлидий пощекотал кота под мордой. – Но ты не беспокойся, сынок, как только в Тартессе станет спокойно, я сделаю все, что обещал тебе.

– Ты бы мог уже сейчас отменить лишние титулы.

– При первой возможности я это сделаю.

– И улучшить пищу для рабов.

– Обязательно, сыпок. Сразу же по окончании войны.

Тордул схватил кота за хвост, дернул. Кот озлился, завопил нехорошим голосом.

– Зачем мучишь животное? – Павлидий легонько ударил сына но руке.

– Кош-шечка, – прошипел Тордул сквозь зубы. – Не надо кричать, а то я оторву тебе хвостик.

Он круто повернулся, выбежал из царских покоев.

– Немножко горяч, – сказал Павлидий. – Я бы хотел, Укруф, чтобы ты почаще с ним беседовал. Ты и Кострулий.

– Кострулий, как и все ученые, недостаточно терпелив, – ответил Укруф. – Я сам займусь Тордулом. Мысли его опасны. Малейший слух об отмене титулов может вызвать брожение в умах. Это расшатывание Основы Неизменяемого.

– Мальчик перебесится и станет спокойнее. Как думаешь, не следует ли его женить? Впрочем, ты не…

– Да, я далек от этих забот. Но полагаю, что семейная жизнь отвратит его от вольнодумства.

Между тем Тордул, бормоча проклятия, несся через зал Серебристого Овна. Навстречу, гремя доспехами, шел военачальник, за ним мелко семенил, тряся козлиной бородкой, пожилой оборванец. Он удивленно глянул на Тордула, его гибкая спина почтительно согнулась.

– А, Козел! Так это ты перебежчик? – небрежно бросил Тордул на ходу.

– Вслед за тобой… – Козел взглянул на серебряные пряжки Тордула. – Вслед за тобой, блистательный…

Тордул в сердцах плюнул Козлу под ноги и побежал дальше.

Непрерывно кланяясь, Козел вошел за военачальником в царские покои, распластался на полу и пополз к Павлидию.

– Можешь встать, – сказал Павлидий, поднося к глазу стеклышко. – Кто ты такой?

– Разве ты не узнаешь меня, Ослепительный? – сладчайшим голосом проговорил Козел, умиленно глядя на царя. – Меня, недостойного раба твоего, зовут Айнат…

Тонкие губы Павлидия сжались в нитку. Некоторое время он внимательно разглядывал Козла.

– Значит, ты остался в живых, – медленно сказал он не то вопросительно, не то утвердительно. – Не знал я, не знал…

– Только с помощью богов, Ослепительный. – И, уловив нечто в выражении царского лица, Козел поспешно добавил: – Я давно уже ничего не помню, клянусь карающей рукой Нетона!

Павлидий сбросил кота с колен, потянулся к треножнику с горящим углем, потер внезапно озябшие руки.

Когда-то, в давние годы, оба они были жрецами при храме – Айнат и Павлидий. И случилось так, что на одном из праздников Нетона верховный жрец – мужчина отменного здоровья – упал мертвым, испив жертвенного вина. Тогда-то Павлидий и стал верховным жрецом и правой рукой царя Аргантония. Айнат же, обвиненный в отравлении, был приговорен к смерти. Видно, и впрямь благоволили боги к Айнату, если вместо него на казнь повели другого…

«Как же это я проглядел? – подумал Павлидий. – Ведь знал же, как хитер и изворотлив Айнат…»

А вслух сказал:

– Это хорошо, что ты помнишь о карающей руке Нетона. Известно ли тебе, где бунтовщики прячут самозванца?

– Как не знать, Ослепительный! В загородном доме твоего придворного поэта.

– Значит, в доме Сапрония. – Павлидий задумался. – Вот что. Если ты окажешь мне услугу, будешь щедро награжден.

– Сочту за счастье, Ослепительный, исполнить твою волю.

– Так вот. Сегодня ночью ты должен проникнуть в этот дом.

– Не утруждай себя, Ослепительный. Я все понял, – сказал Козел, сладко улыбаясь.

– Боюсь, что вашему Тордулу не удастся склонить папашу к реформам в Тартессе. Не тот папаша.

– Не тот.

– Я был лучшего мнения о Тордуле. Жаль, что вы заставили его изменить дружбе с Ретобоном и перебежать в лагерь противника. Самое печальное, когда друзья перестают понимать друг друга.

– Мы бы и сами хотели, чтобы Тордул был рядом с Ретобоном, но…

– За чем же дело стало? Странные вы люди, авторы: хотите одного, а делаете по-другому. Я не только о вас, это относится к многим вашим собратьям по перу. Литературные герои сплошь да рядом поступают, с моей точки зрения, просто абсурдно, а у вас это называется – логика движения характера или что-то вроде этого.