В общем, если интеллигент примыкает к Добровольческой армии Краснова — это светлый подвиг, и дело тут никак не в «охоте к разбойничьей вольной жизни», которой «охвачены отбившиеся от дому, от работы и всячески развращенные люди». Но если то же самое делает крестьянин — бросает дом и работу и идет воевать с большевиками — это уже не герои, а разбойники и воры.

Иван Бунин объясняет: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь, Меря».[73]

Как всегда в таких случаях, возникает вопрос: а как их различать, Русь и Мерю? По цвету глаз? По форме половых органов? В ком конкретно Русь, а в ком Меря? Надо ли сравнивать форму их черепов, носовые хрящи или состав крови? Was noch? Извините, невольно заговорил по-немецки — очень уж вспомнился Геббельс.

Но как бы ни разделять «Русь» и «Чудь», по каким бы признакам — все равно ведь расизм получается.

Бесправное большинство народа на всем протяжении империи оставалось равнодушными к тому, что происходило в Петербурге. До него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству.

М. Фонвизин

Даже татары и турки не так страшно ненавидят латинян, особенно латинских священников, как московиты.

Поссевино

Московия — это и есть та туземная цивилизация, которую собирался европеизировать Петр. Это в Московии началась и была оборвана модернизация в начале—середине XVII века. Это Московия стала ядром Российской империи, а в ней самой население жестко разделилось на европейцев и туземцев.

Европейцы Российской империи — это московиты, которые европеизировались по законам, созданным и придуманным Петром.

Русские туземцы — это те московиты, которые… нет, будет неправильно сказать, что они вообще не европеизировались. Ведь и в Российской империи московиты, то есть русское простонародье, становились европейцами — порой даже в большей степени, чем дворяне, — но далеко не всегда по тем правилам, которые устанавливало правительство.

А кроме того, можно еще поспорить, была ли Московия частью Европы или не была. Почему нужно считать Европой только группу протестантских стран, которые в XVII–XVIII веках сделали резкий рывок? Да, рывок был.

Но, во-первых, импульс этого рывка к началу XX века почти перестал сказываться, по крайней мере в остальной Европе. И Гарин-Михайловский во время своих путешествий по Китаю и Америке вынужден был прийти к выводу: «Меня воспитывали на представлении о превосходстве Франции во всех решительно областях жизни. За время путешествия я вынужден был от этого представления отказаться».[74]

Во-вторых, если в Северной Франции и в Голландии даже происходит какая-то важная работа, то разве это причина уже не считать европейскими странами Южную Францию, Лангедок и Прованс или Германию? Это Европа, но какая-то другая…

Для стран «восточнее Эльбы» (то есть и для доброй половины Германии) придумано много словесных уродцев: «Вторая Европа», «Восточная Европа», «Православная Европа». Все эти уродцы и неверны (Восточная Германия, Польша, Чехия — не православные страны), и неточны — Италия и Испания находятся не в Восточной Европе.

Но и «Вторая Европа» — как-то неопределенно… Потому что возникает вопрос — какая из них вторая, а какая и на каком основании — первая?

Честнее всего признавать Европой и Московскую Русь. Своеобразная это часть Европы, кто же спорит — но часть. Этой части Европы приходится догонять другую часть… но ведь и это не мешает признавать Московию частью Европы — ведь догоняют и Италия и Польша. А Германию даже называют иногда «критической страной европейской модернизации».

Московия как страна

Один из любимых приемов фантастов: отправить современного россиянина в некое прошлое — отдаленное или не очень. Не будем давать волю фантазии, заставляя читателя или выдуманного героя разгуливать по улицам Москвы XVII века. Сделаем проще: представим себе, что Московия XVII века существует в данный момент. Что можно пересечь границу, оставив на ней радиотелефон, одежду из нейлона и кожзаменителей, что задумчивый дьяк с бородищей бабахнет на ваш иностранный паспорт огромных размеров печать… И вы, уже на лошадях, поедете в глубь новой для вас страны, познавать ее быт и реалии. Благо, язык ее понятен без переводчика.

Но все же это совсем другой язык…

Мы привыкли считать, что в XVII веке в Московии говорили на русском языке. Так-то оно так, но ни читать, ни писать, ни даже говорить на русском языке XVII века без специальной подготовки мы бы не смогли.

Начать с того, что русский язык XVII века нам все же придется учить: потому что и словарный запас, и грамматика сильно изменились. Не надо считать это «чисто русским» явлением — современные британцы не могут читать в подлиннике Шекспира. Приобщение к жемчужине британской литературы уже не первый век требует перевода на современный английский. Точно так же переводят немцы «Фауста»: а ведь Гете — уже самый конец XVIII столетия.

Даже овладев разговорным языком, выучив его, как иностранный, мы говорили бы с довольно сильным акцентом (а московит XVII века говорил бы с акцентом на современном русском языке). Ведь что такое акцент? Это неумение произносить звуки чужого языка. Человек выучивает, скажем, английский язык и, в общем-то, вполне может на нем объясняться, его понимают. Но простейшие слова «mather» или «father» он произносит так, что все окружающие сразу видят в нем иностранца. Потому что в русском языке нет звука, который передается буквами «th».

Рано или поздно россиянин научится произносить этот звук правильно, почти как природный британец, но для этого ему потребуется немало времени — гораздо больше, чем выучить слова «mather» и «father». Сначала из его гортани будут вырываться вообще непотребные звуки, что-то вроде «мава» и «фава». Но даже очень долго после того, как он научится воспроизводить такой звук, а окружающие (в России) начнут восхищаться его произношением, британцы будут слышать акцент.

Точно так же и мы слышим иностранца даже тогда, когда он-то считает, что все в полном порядке. Стоит заволноваться эстонцу, который получил образование в Москве и ученую степень в Петербурге — и исчезает разница между «п» и «б» в его речи. А общение с грузинами, с которыми вы по-русски обсуждаете профессиональные проблемы, становится еще приятнее и увлекательнее из-за их гортанно-певучего «кавказского» акцента — при том, что они живут в России много лет и их знание грамматики по меньшей степени не хуже, а словарный запас, пожалуй, и побольше моего.