Он с усилием поднял голову и уставился на сертификат, недавно повешенный над столом. Президент Клуба Галена. За это достижение его уж точно не будут помнить. Он пробежал взглядом по стене: медицинский диплом Калифорнийского университета, который он закончил с отличием; свидетельство об окончании ординатуры Лос-Анджелеского университета; Премия за выдающиеся заслуги в области медицины; письмо от Президента Соединенных Штатов. Джонас опустил глаза и снова повесил голову. Даты на всех этих сертификатах и дипломах были такими старыми. Он всегда был лучшим учеником, где бы он ни учился, звездой первой величины, человеком, взметнувшимся к пику успеха со скоростью метеора, получающим приглашения от самых лучших университетов и больниц страны, «ходовым товаром», уверенным в своих силах, самодовольным Джонасом Вэйдом, ворвавшимся в медицинский мир с полным набором трофеев и почестей. А потом были женитьба на Пенни, двое детей-погодков, новый кабинет в Тарзане, закладная на дом, бесконечные тонзиллиты, варикозные вены и геморрои. И Джонас Вэйд, среди всей этой кучи шпателей для горла и ректальных градусников, выпустил из рук несший его к вершинам успеха метеор. Блеск, слава и амбициозные мечты утонули в спокойной и размеренной жизни.

Он забыл вкус этих мечтаний — до этого момента.

Джонас отпрянул от стола и взглянул на картину Рембрандта. Доктор Тульп, изображенный на этой картине, был бессмертным. Так же как и Везалий, Вильям Харвей, Джозеф Листер, Вальтер Рид, Уотсон и Крик. А кто вспомнит Джонаса Вэйда? Ему даже не светили золотые часы по выходе на пенсию.

Он сел в высокое кресло и, обхватив руками мягкие подлокотники, уставился на причудливый узор ковра. Все эти годы Джонас Вэйд был весьма доволен своей жизнью: тридцать часов в неделю он тратил на работу в кабинете, десять на операции в больнице, четыре на игру в гольф, двенадцать на просмотр телевизора. Его жизнь представляла собой вереницу часов, которые он тратил, проводил, проживал, — длинную цепочку часов, в которой не было ни одного часа, который бы затмил собой все остальные. За все девятнадцать лет, что прошли после окончания медицинского университета, Джонас Вэйд ни разу не остановился, чтобы проанализировать свою жизнь, и сейчас, когда он наконец это делал, он задавал себе вопросы, на которые не мог ответить.

Это был его шанс — оставить после себя след, получить всеобщее признание за что-либо, звание человека, впервые описавшего самопроизвольный партеногенез у человека.

— Дорогой?

Он поднял глаза. Пенни, одетая в платье-рубашку и сандалии, стояла на пороге его кабинета.

— Я с тобой разговариваю. Ты, что, не слышишь меня?

— Нет… Извини, милая. Я задумался.

Она вошла. Его письменный стол и оттоманка были завалены бумагами по его новому проекту. Пенни подошла ближе, но не позволила себе проявить ни малейшего любопытства. Когда Джонас будет готов, он сам расскажет ей о деле, которое занимало в последнее время все его мысли.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с Кортни. Она заявила, что хочет переехать отсюда и жить отдельно.

— Что? — он посмотрел на жену. — Переехать?

— Она говорит, что хочет снять на пару с Сарой Лонг квартиру.

— А на какие деньги?

— Говорит, что пойдет на работу.

Джонас покачал головой.

— И речи быть не может. Только после того, как закончит школу.

— Она настроена решительно, Джонас.

— А чем ей не нравится жить здесь?

— Я не знаю! — Пенни взмахнула тонкими руками. — Я пыталась вразумить ее, но это бесполезно.

— Хорошо, я поговорю с ней.

Пенни постояла пару секунд, затем развернулась и поспешно вышла из комнаты. Джонас перевел взгляд на разложенные бумаги и записи, которые должны были стать основой его взрывоопасной статьи.

Извинение — способ избежать угрызений совести. Это неправильно, подвергать Марию всему этому ради своей собственной славы. Конечно, ее жизнь превратится в кошмар, люди не оставят в покое ни ее, ни ребенка. Есть ли у меня право на это?

Какие последствия могут быть у этой партеногенетической теории? Если я подробно опишу, что привело к митозу, то, быть может, найдутся ученые, которые ухватятся за эту идею, найдут добровольных «подопытных кроликов» и попытаются воссоздать условия, которые привели к беременности Марии. Сколько в этом мире женщин, которые отчаянно хотят иметь своих детей, своих собственных, а не приемных, плоть от своей плоти; хотят пережить радость беременности и материнства, но у которых нет мужей; женщин, у которых материнский инстинкт развит настолько сильно, что превращается в навязчивую идею? Они пойдут на это, определенно пойдут, охотно. Воспользуются методом Вэйда — Мак-Фарленд и воспроизведут самих себя… Джонас почувствовал, как по спине пробежал холодок.

«Боже Всемогущий, — Джонас подумал о более отдаленных последствиях своего открытия, — это нарушит законы природы и равновесие в социальной системе. Что станет с сексуальными ритуалами, если женщины смогут воспроизводить самих себя? Что станет с мужчинами? Я открою дверь в мир без мужчин. Но разве не это делает доктор Хендерсон? Нет, ее метод не исключает мужчин, в ее лаборатории воспроизводятся оба пола. С методом партеногенеза, в котором мужчины не принимают никакого участия, им грозит полное исчезновение.

Боже правый, в чем же заключается мой долг — в служении науке и просвещении (опубликовать материал) или в человечности и совести, чтобы уберечь человечество от игры в Бога (не опубликовать материал)? Нет… кто-нибудь когда-нибудь это сделает….

В науке и медицине грядут большие перемены; мир стоит на пороге фантастических открытий, и я хочу быть частью этого, я не хочу остаться на задворках и кануть в забвение. Кто-то осудит меня, кто-то поддержит. Пол Эрлих со своей «волшебной пилюлей» за лечение сифилиса был подвергнут остракизму. Он посмел, как заявил мир, отменять наказание Господне, так как венерические болезни являлись плодом греха прелюбодеяния. Все было так, как сказала доктор Хендерсон: человеку, вылечившему полиомиелит, воздавались хвала и почести; человека, ищущего способы излечить венерическую болезнь, критиковали. А что будет ждать меня? После того, как я вложу в руки человека опасный инструмент, быть может, оружие, ключ от двери, за которой скрывался самый кошмарный из всех футурологических кошмаров: генетические манипуляции.

— Где папа? — спросила Мария, которая стояла возле мойки и чистила картошку.

— Ушел в тренажерный зал.

— Но сегодня же вторник.

Люссиль пожала плечами, не отрывая взгляда от своего занятия. Она сидела за кухонным столом и наклеивала в маленькие книжечки «премиальные марки»[16]. Голова была обмотана платком, покрытым рыжими разводами, она делала лечебную маску из хны для волос.