Ыхламур касры (Липовый дворец) прячется среди вековых лип.

Дворец Хедиве утопает в розах, тюльпанах и магнолиях.

Дворец Айналы Кавак – тихое пристанище Селима III в Бейоглу – окружен большим тополиным садом. Селим III проводил здесь время с француженкой Накшидиль. Именно в Айналы Кавак султан, любивший музыку, написал свои лучшие мелодии.

Османский сад органично вписывался в мистическую систему Ближнего Востока. Садово-парковое искусство носило сакральный характер, и символизм мусульманского сада уходит корнями в языческое прошлое восточных народов. «Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки», – гласит Библия о сотворении мира (Быт 2:10). Древнейшие цивилизации зародились по берегам рек – и, значит, рай в человеческом воображении наделялся рекой. Кроме того, четыре стихии – огонь, вода, земля и воздух – издавна признавались священными; следовательно, сад должен был состоять из четырех частей; в точке их схождения располагался дворец или особняк.

Классическим примером мусульманского сада является парк Топкапы, разбитый в соответствии с канонами ислама и личными пристрастиями Мехмеда II. Итальянский путешественник Джованни Мария Анджелелло – современник Фатиха, попавший в плен к османам и затем поступивший к ним на службу, – вспоминает, что в дворцовом парке было много фруктовых деревьев, беседки, увитые виноградом, всевозможные цветы – и «повсюду изобилие вод, то есть фонтаны и пруды». Также в Топкапы держали оленей, косуль, лис, зайцев, коз и других животных. Предусмотрено было даже болотистое озеро, где водились дикие утки, – там Великий Турок наслаждался охотой.

В исламе сад символизирует райские кущи. Арабский термин «джаннат» (), использумый для обозначения рая, переводится как «сады». Английское слово «рай» («paradise») происходит от персидского «pairidaēza» («огороженное место»). Образованное от него греческое слово «παράδεισο» означает также сад Эдема или высшее блаженство. Именно состояние блаженства, воплощенное в виде идеального сада, Коран обещает в награду правоверным. В джаннате есть тенистые кущи, где бьют прохладные источники, благоухают цветы и растут фрукты. В основе данного образа лежит оазис – со временем он стал моделью для устройства земных садов. В них люди укрывались от жаркого и грязного мира – поэтому мусульманский сад был огорожен стеной, недоступен для чужаков и защищен от вторжений.

Султаны и паши гордились своими садами и парками. Вокруг босфорских особняков непременно разбивались сады, где росли платаны, кипарисы и цветы; одних тюльпанов насчитывалось 20 видов – поэтому Байрон говорил, что «всякая вилла на Босфоре выглядит как свеженарисованная ширма или декорация». Османы могли признаться в любви на селаме – языке цветов, поэтому цветоводство и флористика считались чрезвычайно важным делом. Владельцы особняков составляли букеты и посылали их друг другу. Мэри Монтегю, интересовавшаяся селамом, писала: «Нет такой краски, цветов, сорной травы, фруктов, камня, птичьего пера, которые не имели бы соответствующего им стиха, и вы можете ссориться, браниться, слать письма страсти, дружбы, любезности или обмениваться новостями, при этом не испачкав свои пальцы».

Каждое растение имело определенный смысл. Гвоздики символизировали обновление, слива и черешня – весну, красная роза – страсть, белая роза – невинность, персик – радость, виноград – изобилие, чинары – спокойствие, кипарисы – вечную жизнь. Бусбек вспоминал, что однажды великий визирь Рустем-паша отправил ему превосходную дыню и записку, гласившую: «В Белграде[48] их много». По османской традиции дыня означала пушечное ядро, а записка содержала угрозу войны. Дипломат поблагодарил визиря за подарок и заметил, что белградские дыни очень маленькие по сравнению с теми, что растут в Вене.

Английский художник-ориенталист XIX века Джон Льюис на картине «Селам, или Перехваченное послание» изобразил сцену задержания женщины с букетом цветов. Букет вызвал переполох в гареме, ибо в целом он читался как секретное послание, которое адресовал одалиске тайный поклонник.

Есть стамбульская легенда о том, как некий араб прислал своей любовнице – супруге османского паши – веер, букет цветов, шелковую кисточку и сладости. В ответ он получил лист алоэ, три зернышка тмина и корень мыльнянки. Послание араба расшифровывалось следующим образом. Веер по-арабски называется «мирвахах» – это слово образовано от корня, означающего «ходить куда-нибудь вечером»; т. е. веер символизировал желание мужчины навестить возлюбленную вечером. Цветы свидетельствовали о его намерении встретиться в саду. Кисточка (шурраба) подразумевала, что они будут пить шараб (щербет). Название сладостей (суккар набат) переводится как «мы проведем ночь»: пылкий любовник собирался остаться с женщиной до утра. Расшифровка ответа ханум[49] выглядела так. Лист алоэ символизировал терпение – это растение может долго обходиться без воды, и, значит, араб должен был подождать. Три черных тминных зернышка давали понять, что ожидание продлится три ночи. Корень мыльнянки сообщал, что перед свиданием неверная жена посетит хаммам.

Растения легли в основу эпитетов османской лирики. Поэты сравнивали глаза возлюбленной с минадалем, стан – с чинарой, ивой или кипарисом, щеки – с розами и тюльпанами, а волосы – с гиацинтом. Многие романтические образы европейской культуры, связанные с растениями, имеют османское, арабское или персидское происхождение. Леди Монтегю приводит известную на Востоке легенду, которая объясняет появление розовых и красных роз. Оскар Уайльд и Ганс Христиан Андерсен вплели ее в собственные произведения – но супруга британского посла услышала в Стамбуле оригинальную версию. Согласно ей, соловей полюбил розу, и та, пробужденная его пением, затрепетала. Это была белая роза, как все розы в те времена, – нежная и целомудренная. Соловей нашептывал ей слова любви – и от этих слов покраснело маленькое сердце розы, и так появились розовые розы. Наконец, роза раскрыла лепестки, и соловей похитил ее невинность. Утром роза от стыда стала красной, и от нее произошли красные розы.

Еще одна старинная легенда связана с багряником (церцисом, эргуваном), который также называют пурпурным или Иудиным деревом. Багряник – главный символ босфорской весны. Для Стамбула он значит не меньше, чем сакура для Японии или лотос для Египта. Пурпурный цвет издавна считался цветом королей и императоров – в Византии эргуван почитали как священное дерево. Константин I проводил в мае неделю празднования его цветения. Порта переняла многие византийские традиции – в том числе и этот древний праздник, который османы отмечали вплоть до XIX века.