Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько дней ветер был попутный, но в одно утро совершенно стих, паруса обвисли. И началось такое безветрие, что море стало казаться застывшим озером. Грести можно было, но стояла жара, и гребцы выбивались из сил до срока. Вот Свенельд и велел двигаться только по ночам, а днем отдыхать. Чтобы не скучать, люди занимались кто чем хотел: рыбачили, рассказывали всякие истории, пели песни, а то и просто спали, закрывшись рукой от яркого солнца. Нашли себе занятия и знатные спутницы Ольги. Хозяйственная черниговка Долхлеба перебирала свое добро в сундуках. Полоцкая княгиня Тура все больше вышивала — она была известная мастерица, а ее подружка Предслава Псковская почти с умилением наблюдала, как у Туры из-под иглы по ткани, словно живые, появляются изогнутые в прыжке дельфины или остро изогнувшие крылья чайки. Красиво получалось. Невестка Ольги Сфандра предпочитала молчать, глядя вдаль, будто о чем-то грезила. Блуда ли вспоминала, с которым целовалась страстно, а потом холодно простилась, когда войско Святослава поворачивало коней на Русь. Но Сфандра умела держать себя княгиней, не показывала, что на душе, и ее белое личико будто окаменело, но под жарким солнцем вскоре пошло пятнистым румянцем, и хлопотливая княгиня туровская Божедарка намазала ее особой мазью от ожогов. Хорошенькая княжна Милослада Смоленская играла в зернь с дружинниками на поцелуи. Ей так нравилось целоваться! Даром, что никто ей не пенял, княгиня была на другом корабле, а красавец Свенельд будто и не замечал ничего. Что ж, не по нраву она ему, так кто же ей возбранит строить глазки и подставлять губки пригожим добрым молодцам? Ее дело молодое, а большего она не позволяла, понимая, что никто из них не годится ей в суженые.
Малфрида приникла к борту, наблюдая за морем. Так хотелось углядеть в его глубинах нечто такое… Ей было непривычно, что мир тут обыденный, без чудес, грустно становилось при мысли, что все заманчивое чародейство осталось где-то позади, в далекой Руси. Свенельд вон как-то сказал, что давно идет молва о том, будто только в их краю еще так сильно проявляет себя волшебство. Поэтому даже купцы иноземные опасаются на Русь из-за этого приезжать, говорят, что только дикие русы могут уживаться с подобной нечистью. И все же купцы приезжали на Русь! Малфрида сама видела в градах иноземцев, прибывших из других краев — из Хазарии, из варяжской земли, видала и булгар черных в чалмах, и ляхов с их длинными усами. Но как подумает, что всех их пугает чародейство, — даже смешно становилось. Люди ведь могут потягаться с нечистью, тот же Свенельд не раз выходил победителем из единоборства со всякими страхами.
Корабли дрейфовали вдоль незнакомого побережья, люди поглядывали на небо — белесое и раскаленное. Умелым корабелам оно не нравилось. Но вроде пока все тихо было. Малфрида, устав глядеть в глубины, даже задремала. И может, приснилось ей… Она резко выпрямилась, стряхивая сон. Но ведь и в самом деле волна пошла, корабли подняло и опустило плавно. Затем опять стало тихо, море казалось гладким и спокойным. И все же у Малфриды осталось ощущение, что ее взгляд, направленный в пучину, ее немой чародейский призыв не остались незамеченными. Показалось ей, будто появилось из глубин большое темное лицо с непривычными чертами — с ровным от самой переносицы носом, пухлым, широким ртом, глубокими провалами глаз и отлетающей, сливающейся с подводными тенями бесконечной бородой. Лицо всплыло, и Малфриде почудилось, что подводный мужик глядит на них… на нее. Потом оскалился недобро, метнулся, весь в облаке теней-волос, развернулся, всколыхнув глубину. Да, да, вон не только она заметила, как застывшие в стороне друг от друга корабли поднялись и опали на зыби моря, хотя и ветра никакого не было. Но потом опять замерли, тихо стало…
— Что тебя встревожило, Малфрида? — спросил Свенельд, заметивший, как ахнула и отшатнулась, будто в испуге, чародейка.
Она ничего не могла понять, только озиралась.
— Тут был кто-то чужой, — молвила негромко. И, поймав руку варяга, спросила: — Какую жертву викинги приносят морскому духу, когда идут в дальнее плавание по морю?
Свенельд от ее вопроса оторопел. Он ведь не викинг, не ходил в морские походы, не покидал пределов Руси. Да и матерью Свенельда была славянка, кровь варягов в нем только по отцу. Так откуда же ему знать?
Но оказалось, что среди гребцов на его драккаре была пара-тройка свеев, вот они и стали пояснять, что владыкой северного моря является великан Эгир; он заправляет стихией, колышет пучину, и при выходе в море его надо задобрить, принеся жертву — когда петуха, когда бочонок с пивом, когда даже человека не грех отдать, если погода ненастная и можно ожидать от потрясателя глубин любой подлости. Но море, где хозяйничает Эгир, уж больно далеко, сами свеи не очень-то верили, что в этих тихих, спокойных водах он может притаиться, жарко ему тут, говорили. Да и Свенельд не сильно рвался жертву приносить. А когда стал перекликаться с княгиней, спрашивая, мол, будем ли жертвы приносить, то священник Григорий только посмеялся над суевериями. Сказал, что все они в руках Господа, что только Его воля, как им плыть, и Создателю ничего не нужно, кроме чистых помыслов да искренней молитвы. Сам он и впрямь начал молиться. И, как заметила Малфрида, к нему еще кое-кто из спутников княгини примкнул. Ну что же, пусть испытают удачу, так она и сказала Свенельду. Но самой ведьме было неспокойно. Уж больно ужасен был облик того, кого она рассмотрела в глубине. Что урод, не сказала бы, но жуткий. И чужой. Как узнать, как к такому обратиться, как задобрить?
Свенельд на все это смотрел со своей точки зрения. Молитвы — это хорошо, но если Малфриду и впрямь что-то так напугало, то стоит быть осторожным. И он перестал подремывать под навесом из парусины, всматривался в тихое небо, глядел на медленно дрейфовавшие по водам суда. Сейчас «Оскаленный» Ольги был совсем недалеко, варяг видел ее, устроившуюся подле своего яркого шатра у мачты; она переплетала косу, спокойно наблюдая, как молится на корме священник Григорий. Да и Коста был с ними, тоже смотрел на священника, как будто ожидая от него чего-то. Вокруг было тихо. Правда, вскоре Свенельд заметил, что куда-то исчезли не так давно кружившие над ними крикливые чайки и теперь только буревестники носились над водой, едва не задевая ее длинными крыльями. Обнаружил он и то, что горизонт помутнел, будто там начала скапливаться некая дымка. Ох, и не понравилось же это варягу! Словно какая-то подспудная память предков-викингов настораживала, предостерегала. Свенельд стал перекликаться со Сфирькой, который вел корабль Ольги, указал на взволновавшие его приметы. Сфирька понял, почесал затылок и тоже решил — нужно причаливать.
Они успели укрыться за длинным мысом, когда туча на горизонте стала только появляться, когда подул ветер и понесло брызгами от волн. Но солнце все еще светило, и, казалось, ненастье пройдет мимо. Как бы не так. И хотя священник говорил, что это Господь надоумил Свенельда пристать к берегу до того, как началась буря, воевода на него только глянул хмуро.
— Ее благодари, длиннополый! — Он указал на стоявшую в стороне ведьму.
Ночь они провели сравнительно спокойно, укрывшись в заветрии за длинным мысом, разожгли в низине костры, слушали, как лютует рядом море. Все говорили, мол, хорошо, что христианин помолился, что нашли они укрытие перед самой бурей. И хотя берег был пустынный и к кострам, как раньше, никто не подходил, все же и подумать было страшно, что бы приключилось, если бы не успели обосноваться тут и налетевший шквал бросил бы корабли на прибрежные камни.