У княгини было много вопросов, но за ней уже прибыли. Явился к дому, где ее поселили, этакий пухлый ромей в длинной беленой тунике, сам завитой, как барашек, и непрестанно улыбающийся; представился как спафарий Агав Дрим. Он довольно неплохо говорил по-русски, но Ольгу подивил его тонкий, как у иной бабы, голос. Сфирька ей пояснил — евнух это. У ромеев часто свои же оскопляют мальчиков в детстве, считая, что так они чище останутся, не предаваясь греху. Вот и вырастают такие скопцы, тонкоголосые, как дети.

Ольгу даже передернуло от подобного. Надо же, так детей своих сызмальства калечить, не давая им жениться, детей заводить. Что есть важнее для человека, как не породить потомство, не оставить росток после себя в этом мире? Но ей пояснили, что скопцов, какие слывут безгрешными, охотнее берут на службу, у них больше возможностей сделать карьеру, получить более доходное место. Но все равно княгиня смотрела на нарядного Агава Дрима почти с состраданием. Однако тот выглядел довольным, важным, манеры его были учтивыми. И он перво-наперво поинтересовался, кто это великолепный муж, который сопровождает и охраняет княгиню? И уж на что Ольга была готова ко всяким каверзным вопросам от ромеев, но и она смутилась, когда этот писклявый толстяк выделил среди ее сопровождающих именно Свенельда. Ишь, заметил евнух, что не отпускает княгиня от себя своего воеводу. Не станешь же говорить, что ей тут, в чужом окружении, в чужой стране, просто спокойнее, что рядом надежный и преданный варяг. Вот и сейчас она стояла, опершись на его руку, жалась к нему. Но спафарий ждал ответа, и Ольга просто сказала, что это ее близкий родич, высокородный муж, какого она очень почитает.

Свенельд, услышавший ее слова, как-то невесело усмехнулся. Спафарий же Агав повернулся к своим спутникам и произнес: это — анепсий. Ольга то поняла: значит, кровная родня великой княгини, племянник ее. Ну, пусть уж так считают, чем решат, что Свенельд ее полюбовник, через которого смогут на нее влиять.

Княгиня перевела разговор на предстоящий прием. Но Агав Дрим только сокрушенно покачал своей завитой головой, языком зацокал. Не назначил ей еще время встречи величайший Константин, других послов пока принимает — вон франки ныне у него, германцы своего часа дожидаются, в ближайшее время еще послов от арабов будут звать в Палатий. Так уже запротоколировано, вставил он неизвестное Ольге слово. Но тут же добавил, что даже то, что его, столь высокого сановника, приставили прислуживать ей и повсюду сопровождать, — знак великой милости светлейшего Константина. И сейчас он проводит благородную Эльгу — так выговаривал ее имя ромей — в великолепные термы. Бани то есть. Агав Дрим уверял, что это роскошные бани, построенные из светящегося розового мрамора еще при императоре Юстиниане Великом.

Помыться в бане было неплохо, даже необходимо. Когда Ольга сообщила о том своим людям, те сразу повеселели, женщины особенно возрадовались. После столь долгого пути и нескольких дней ожидания в заливе они, потные и немытые, не очень-то хорошо чувствовали себя, когда прохаживались под взорами разглядывающих их ромеев. Конечно, все оделись побогаче, не желая пасть лицом перед местными щеголями, но все равно баня для русов была обязательным ритуалом, образом жизни, ибо русы издревле считались чистоплотными.

Правда, при въезде в город сразу же вышла заминка. Предместье Святого Мамы находилось вне стен Царьграда, войти внутрь гостям полагалось через величественные Харисийские ворота, но с русской княгиней было слишком много сопровождающих, а по договору русы могли проникать в град только небольшими группами и обязательно без оружия. Ольга сначала и слышать не хотела, чтобы ехать без охранников, но Агав Дрим успокоил княгиню, объяснив, что для ее безопасности выделен отряд луцинариев, рослых воинов в блестящих латах, к тому же темнокожих наемников из Африки. Ольга же, едва взглянув на свою новую стражу, с трудом сдержалась, чтобы страха не выказать. Что это за существа такие темные и безобразные? Да и спокойнее ей будет со своими.

И все же казаться дикой и перепуганной она не могла себе позволить. Вот и села в носилки подле Агава, смотрела, как ее женщин устраивают на нарядных мулах. Сидеть тем приходилось боком, в специально притороченных на спинах животных сиденьицах с подлокотниками и подножками. Из такого положения почти невозможно было править животными, поэтому каждого мула вел под уздцы отдельный слуга. Слывшая хорошей наездницей Божедарка Туровская даже хотела презрительно отказаться от подобной услуги, требовала подать обычное седло. Нельзя, сказал Агав. Нескромно это, колени могут быть видны, щиколотки из-под подола покажутся. И он предосудительно поглядел на запашные юбки спутниц княгини, не скрывающие подолы нижних рубах, да и их открытые шеи и ключицы в вырезах вызвали у него неудовольствие. Как можно открывать тело, которое, как известно, есть средоточие греха и соблазна? Разве не приличнее укрыться достойными одеждами, оставляя доступным взору только лицо, на коем проступает душа человека, его истинная сущность? А эти же… И одежда у них короткая да нескромная, и глазеют по сторонам без приличествующей женам стыдливости. Дикарки, одним словом.

Да, тут все было по-иному, другой мир, иной уклад. Надо было привыкать. Ольга старалась держаться спокойно, одним лишь взглядом утихомирила ворчавшую Божедарку. Не выказывала она волнения и после того, как они въехали в великий город и стали смотреть по сторонам.

А ведь вблизи стен Феодосия, ограждающих городские постройки от предместья Святого Мамы, районы были еще скромными. И все же высота домов поражала: пяти-и шестиэтажные, они высились вдоль мощенной камнем Месы — главной улицы Константинополя, выстраивались рядами, оштукатуренные бледно-желтым или розоватым, с портиками и колоннами, и почти все с обязательной кирпичной полосой, перемежающей камень стен. Агав пояснил, что такая кладка лучше удерживает здания при землетрясениях, какие порой случаются в ромейской столице. Сами улицы были довольно чистыми, и спафарий с гордостью сообщил, что их по ночам убирают от мусора, какой все едино накапливается за день. А домá, расположенные близ стены Феодосия, все больше доходные, где комнаты сдаются внаем. Ольга подивилась — даже из этого ромеи умеют извлекать выгоду, делают богатство. Не сеют, не пашут, не ткут, а богатеют, потому что сдают жилища. На Руси же принято, чтобы знатные люди селили у себя постояльцев, — в этом их высокое положение проявляется; тем они показывают, что достаточно богаты, чтобы кормить гостей и за так… ну разве что за гостеприимство им положено подарки от постояльцев принимать, если те уважаемы и могут отблагодарить хозяев.

Ольга поневоле все сравнивала с Русью и вскоре приуныла — великолепие Царьграда ее подавляло. Какими маленькими, затерянными среди лесов и болот показались русские грады, даже привольный Киев. А люду-то сколько тут! У Ольги голова кружилась от столпотворения, от снующей беспрестанно толпы, прохожих, всадников, торговцев и изобилия товаров. Нигде — ни на шумных торгах Подола киевского, ни среди торговых рядов Новгорода — княгиня не видела такого разнообразия продаваемых и покупаемых вещей, столько выставленного напоказ богатства. И чем далее они углублялись в город, тем лавки становились богаче, тем наряднее и важнее люди, тем красивее строения. Здесь уже были не только доходные дома, тут высились богатые особняки с колоннадами и лепниной, величественно возвышались многокупольные храмы, били струи фонтанов, взмывали ввысь покрытые сверкающей позолотой изваяния великих людей. Какое богатство!