– Приготовь зеркала к обряду.

Эрвин сдернул покрывало с огромного, в человеческий рост, серебряного зеркала. Его поверхность была так искусно отполирована, что отразила фигурку эльфа не хуже водной глади. Эрвин с наслаждением скорчил перед ним парочку рож и показал себе нос. Второе зеркало, плоская пластина обсидиана в раме из черного дерева, было вдвое меньше, но отшлифовано еще лучше. Смотреться в его темную глубину было так же неприятно, как в воды Хогги – оно было древним магическим артефактом и имело скверное прошлое. Эльф поставил темное зеркало напротив светлого, положил между ними два больших медных конуса и отошел в сторону. Если бы ему было позволено, вообще бы сбежал – в ближайший час Готфриду будет не до него.

Колдун облачился в серый балахон и вполголоса завел бесконечное монотонное заклинание. Быстрыми движениями рук он плел и плел, как громадный паук, невидимую паутину вокруг зеркал. По магическим нитям иногда пробегали искры, в комнате стало зябко и тоскливо – сеть ткалась из энергии Хогги. Эрвин ежился и скучал, неуклюжая людская волшба всегда казалась ему безобразной и бессмысленно сложной.

Магия Зеркал была всего лишь частным случаем магии подобия, основанной на резонансе струн времени. Чисто человеческая хитрость – люди, запертые в клетку грубой материи, давно научились создавать игрушечный образ желаемого события, рассчитывая на то, что он отразится в реальности. Иногда у них получалось – но отражение почти всегда выходило кривым и безобразным, как и сами цели колдунов. Магия зеркал была даже проще, поскольку касалась не столько времени, сколько пространства. Через несколько веков люди, если выживут, освоят ее так хорошо, что и магией не будут считать.

– Пора, – торжественно промолвил Готфрид, – действуй.

Эрвин, поднатужившись, взвалил на плечи тяжеленное обсидиановое зеркало, сунул подмышку пустой медный конус и шагнул в город Гилатиан. А именно – в тот зал императорского дворца, где вскоре соберутся люди в серых балахонах, чтобы послушать откровения Учителя.

Семисвечник уже стоял на столе, но еще не горел, и зал был пуст. Эрвин прислонил зеркало к дальней стене, обтянутой, по просьбе Учителя, черным бархатом. Зеркало не слишком бросалось в глаза на этом фоне, Эрвин проверял. На этот раз он внес в приготовление к таинству некоторые поправки – зеркало было установлено не на скамье, а на огромном подносе, положенном на таз (оба предмета были заблаговременно уведены из дворцовой кухни). Эрвин укрепил обсидиановую пластину в деревянном зажиме, покрутил поднос туда-сюда, он вращался достаточно свободно. Чуточку наклонил зеркало назад, подпер поленом, чтоб не падало, полюбовался на свое отражение, и занялся конусом. Его следовало поставить впереди, раструб направить в сторону зрителей, но немного выше голов – чтобы голос отражался от стен и звучал со всех сторон. Эльф тщательно выполнил инструкции колдуна, для проверки прошептал: «Готфрид – дурак» в дырочку на острие конуса. Получилось громко и загадочно. А потом залепил отверстие тестом.

Колдун всматривался в зеркало, чтобы убедиться, что раб правильно выполняет его распоряжения. Но эльф опять намудрил со временем, и отражение показало ему только завершающий момент – уже установленную обсидиановую пластину, и гордо подбоченившегося Эрвина рядом с ней. Покрасовавшись перед хозяином, эльф зажег свечи на алтаре – щелчком пальцев, мошенник, а врет, что магией не владеет – и вернулся в замок.

Готфрид повесил на шею серебряный шар и погрузился в молитву.

– Хогга, Хогга, Хогга… – непрерывно шептали его губы. Между колдуном и подземной тварью возникла связь, не хищное щупальце тумана, а настоящее силовое поле, наполнявшее Готфрида темной энергией – озеро щедро делилось мощью в преддверии роскошной трапезы. Эльф съежился в углу кабинета, ему было плохо. Камин догорел, комнату освещало только зеркало. Стекло почти исчезло, огни свечей на далеком алтаре разбрасывали блики по колбам и ретортам. Там, в отражении, люди в сером рассаживались рядами, негромко переговариваясь между собой. Точнее, совсем беззвучно – обычно голоса, хоть и слабо, но доходили сквозь зеркало, но на этот раз гости молча склоняли колпаки друг к другу, иногда взмахивали широкими рукавами – и не произносили ни слова.

Дождавшись, когда последний балахон займет свое место, Готфрид натянул клобук на лицо и шагнул вперед.

– Приветствую вас, идущие в вечность!

Рупор, пристроенный немного сбоку, чтобы не отражался в зеркале, превратил напоенный силой Хогги голос колдуна в громовой раскат. В Гилатиане его эхо пронесется над головами слушателей, вызывая священный трепет в сердцах. По рядам действительно пронеслась легкая дрожь.

А Эрвина уже не было в кабинете, он сидел под столом и разглядывал сквозь касавшуюся пола белую бахрому собрание хоггопоклонников. Спокойно сидят, даже не перешептываются. Тогда он отодвинул ткань с другой стороны. Готфрид, непривычно высокий, слегка парил в воздухе, энергично взмахивая руками. Из медного конуса доносились невнятные глухие звуки, похожие на жужжание шмеля. Если вслушаться, можно было разобрать отдельные слова:

– Познавшие истину… в сей грозный час… сердца отвагою…

Вот почему они так тихо сидели – пытались хоть что-то расслышать. Эрвин выбрался из-под стола и пополз к зеркалу, прямо под зависшим в воздухе хозяином. Алтарь надежно защищал его от глаз сидящих в зале. Для начала эльф убрал полено и поставил обсидиановую пластину прямо. Колдун опустился на пол, вызвав несколько удивленных вздохов. А теперь можно немножко покрутить поднос. Готфрид, прозрачный и светящийся – если смотреть со стороны зеркала, а не из зала – резко похудел, снова поправился. Вот он раскинул руки в патетическом жесте, маленький поворот – и тощий червяк размахивает коротенькими лапками. При вращении зеркала фигура колдуна смещалась то влево, то вправо. Поворот посильнее – Готфрид выехал за пределы алтаря, и все увидели, что у него нет ног. Послышались вскрики:

– Что это?! Это колдовство какое-то! Я уйду, мне страшно… А может быть, это чудо?

Эрвин достал тесто из рупора. Оттуда вырвался громоподобный возглас:

– Да прославится великое имя…

Эльф закрыл отверстие в конусе ладонью, оторвал руку, снова закрыл, теперь по залу разносилось оглушительное кваканье:

– Хог! Ах! Га! Хо!

И в завершении, Эрвин сильно накренил зеркало в сторону и назад. Над алтарем взмыла безногая фигура колдуна. Он наискось висел в воздухе с воздетыми куда-то вбок руками и взывал:

– Хогга! Хогга!

– Это грязное колдовство! Кощунство! Убить колдуна!

Люди вскочили с мест, но все еще не решались приблизиться. Если бы образ был более устрашающим, все бы кончилось паническим бегством. Но криво висящий над алтарем проповедник был слишком похож на ожившую куклу, и страх ушел. Двое смельчаков выбежали на сцену, а благоразумный Эрвин поспешил вернуться к своему господину.

Готфрид все еще раскачивался, протягивая раскрытые ладони к потолку, и призывал Хоггу. Он так глубоко погрузился в транс, что не осознавал начавшиеся в зеркале беспорядки. А там мелькали руки нечестивцев, пытавшихся ухватить бесплотный силуэт опозоренного и отвергнутого Учителя. На миг в комнату заглянула красная рожа графа Хавермонца с разинутым в крике ртом. Сверкнул чей-то меч. Потом отражение вздрогнуло и исчезло, в кабинете стало темно. Значит, кто-то уронил обсидиановое зеркало.