– Мой ловкий дух! – восклицает он. Ему хочется ее обнять, но это невозможно. Просперо и Ариэль никогда не притрагиваются друг к другу: разве можно коснуться духа? Прямо сейчас он ее даже не видит. Ему приходится довольствоваться только голосом.

Понедельник, 4 марта 2013

В понедельник Феликс просыпается рано. Его преследует сон. Что ему снилось? Там была музыка, и кто-то бежал от него под сень деревьев. Он хотел их окликнуть, попросить подождать, но не мог говорить, не мог даже пошевелиться.

СНОВИДЕНИЯ, вот что надо было написать на доске, перечисляя основные темы. Мой дух как бы во сне и словно связан. Сколько персонажей «Бури» либо неожиданно засыпают, либо говорят о снах? Мы сами созданы из сновидений. Но из чего созданы сновидения? И нашу маленькую жизнь сон окружает. Окружает сон. Это в точности перекликается с самый шар земной. Шекспир знал, о чем пишет, или же он творил словно во сне? В потоке сознания? В трансе? Зачарованный сам, он зачаровывал нас. Может быть, Ариэль – это Муза? Феликс уже представляет себе совершенно другую «Бурю», в которой…

Уймись, говорит он себе. Не надо нам никаких гениальных новшеств. Ребята и так загружены по самые уши.

Он пьет первый утренний кофе и смотрит в окно. На улице пасмурно. Похоже, там настоящий мороз. Застывшее оконное стекло запотевает от его дыхания. Видимо, надвигается холодный фронт. Ночью шел мокрый снег; возможно, где-то была метель и оборвало провода силовых линий. На дорогах наверняка гололед, надо будет ехать очень осторожно. Даже если дороги расчистили, все равно гнать не стоит.

Сегодня они снимают его первую сцену с Ариэлем из акта первого, уже в костюмах и гриме. Феликс запихивает волшебную мантию в большой зеленый пакет для мусора, туда же кладет свою трость с головой лисицы. Потом одевается к выходу: стеганое пальто, ботинки с флисовой подкладкой, теплые перчатки, красно-белая вязаная шапка с помпоном на макушке. Все удовольствие – два доллара в секонд-хенде в Мейкшавеге, сказала Анна-Мария, когда подарила ему эту шапку, чтобы он не застудил голову.

– Нам нужно прекрасное барахло, что хранится у вас в голове, – сказала она. Грубовато, но от души. Она вообще не любит сантиментов.

– Вы с Чудо-Мальчиком помирились? – спросил он как бы между прочим. – Он тебе больше не докучает?

– Он хочет стать моим другом по переписке, – сказала она. – Писать мне письма, когда мы отыграем спектакль.

– Исключено! – категорически заявил он. – Он узнает твой адрес, а когда выйдет, то наверняка попытается… надеюсь, ты сказала «нет».

– Я сама с ним разберусь, – сказала она.

– Ты даешь ему надежду, – сказал Феликс. – Это нечестно.

– Мы еще не сняли главную любовную сцену, – сказала она. – Вы режиссер. Вы хотите сцену со взрывом чувств или так себе сценку? Потому что если я определенно ему откажу, сцена получится так себе.

– Ты страшная женщина. Совершенно безжалостная, – сказал он. – Это безнравственно.

– Не надо читать мне мораль. Я училась у лучших. Все для спектакля, да? Все для пьесы! Вы сами так говорили двенадцать лет назад. Я помню.

Это было тогда, подумал Феликс. Стал бы я говорить так теперь?

– Я с ним поговорю, – сказал Феликс. – Все ему разъясню.

– Вы не мой папа на самом деле, – сказала она. – Я сама с ним разберусь. Все будет хорошо. Поверьте.

Одеваясь для съемки, она распустила волосы, слегка их растрепала и украсила бумажными цветами. Она сама сшила платье: белое, но как будто изношенное по подолу, с вязаным поясом. Один широкий рукав сползает с плеча. Ноги босые, конечно. Чуть-чуть бронзатора, чуть-чуть румян, самую малость. Свежая, чистая кожа. Полный восторг.

Они отыграли блестяще: она невинная, чистая, с широко распахнутыми глазами. Очарование, как оно есть. Чудо-Мальчик выступил безупречно: благоговейный, почтительный, но изнывающий в пылком томлении. Воплощение романтической страсти. Когда он сказал: «Ответь мне, чудо» – и протянул руку, как будто желая к ней прикоснуться, но так и не прикоснувшись, его взгляд мог бы расплавить сталь. Он был более чем убедителен.

Надеюсь, она его не раздавит, подумал Феликс. Но не забываем, что он аферист. Мошенник, играющий роль актера. Двойная иллюзия. Двойной обман.

Он бросает последний взгляд в зеркало. За эти месяцы он похудел. Вид слегка изможденный, голодный. В глазах – свирепый огонь. Пристальный взгляд ястреба, посаженного в клетку. Для его сцен подойдет идеально. Хищник, бросающийся на добычу. Но беспокойный, встревоженный. Он поворачивается боком к зеркалу, чтобы рассмотреть себя в профиль. Добавить ли толику зловещей жути, капельку Дракулы? Нет, лучше не надо.

Он обматывает шею шарфом и выходит наружу, в морозное утро. Машина заводится с первого раза, словно по волшебству. Это хороший знак. Сейчас он готов видеть добрые знаки повсюду.

Миранда не забыла о своем решении: она намерена участвовать в спектакле. Она провожает Феликса до машины – он ее чувствует, за левым плечом, – но медлит снаружи. Не забирается внутрь. Она боится машин? Может быть, она помнит, как в последний раз ехала в автомобиле в больницу, когда ей было три года, и она буквально сгорала от жара, завернутая в теплое одеяло? Феликс надеется, что нет.

Слишком поздно. Они поехали слишком поздно. Почему он не всполошился раньше, почему не заметил ее горящие щеки, лихорадочное дыхание, сонливость? Потому что его не было рядом. Вернее, он был рядом, но погруженный в собственные планы и мысли. «Цимбелин». Кажется, он тогда ставил «Цимбелина», и проект захватил его целиком. Стал дороже и ближе, чем жизнь собственного ребенка. Его ошибка. Его вина. Его смертный грех.

Он объясняет ей, что такое автомобиль. Медленно и обстоятельно. Это волшебная летающая машина, говорит он, иногда она превращается в корабль, только он не плывет по морю, а едет по земле на колесах. Он показывает ей колеса. Если машина дымится, это не значит, что она горит. Дым идет от мотора. Мотор – это такое устройство, которое приводит машину в движение. Феликс сам управляет машиной, она его слушается, так что не надо бояться. Она может сесть сзади, у него за спиной. Если ей хочется попасть на спектакль, туда надо ехать в машине. По-другому – никак. Они поедут по земле, но будет казаться, как будто они летят в воздухе.

К счастью, рядом нет никого, кто мог бы услышать, как он разговаривает сам с собой. Кто мог бы увидеть, как он открывает заднюю дверь для кого-то, кого там нет.

Поначалу она опасалась, но потом ей понравилось ехать в машине. Деревья, фермерские дома и амбары проносятся мимо; ей все любопытно. В домах живут люди? Да, люди. Так много людей! Так много деревьев!

– Тебе нравится, моя птичка? – спрашивает он. Да, ей нравится. Очень нравится. А где будет спектакль?