В обратном движении информации любое значимое изменение в главных городах графств тоже доходило до столицы страны. Нередко новостные листки намеренно возбуждали разногласия и противоречия: так, например, нарастающее противостояние между «королевским двором» и «страной», между «придворными» и «патриотами» сообщения их сторонников могли только накалять. В маске Бена Джонсона «Новости из нового мира, обнаруженного на Луне» изображен автор новостных листков, заявляющий, что у него «есть друзья всех сословий и вероисповеданий», которым он рассылает «свои пуританские новости, свои протестантские новости и свои папские новости».

В то время выходили также рукописные копии протоколов заседаний и прений парламента 1628 года, известные под названием «сепараты», вероятно первый пример парламентских отчетов. Таким образом, замечательные речи сэра Джона Элиота и других депутатов стали общедоступны, а это укрепляло людей во мнении, что парламент действительно выражает волю народа и представляет голос нации. Имеет значение и то, что эти документы нередко встречались в библиотеках джентри.

После перерыва в работе парламента Карл отдал приказание взять под королевский контроль весь находящийся в Лондоне порох. В следующем месяце впечатление чрезмерного применения власти, близкого к деспотизму, еще больше усилилось с назначением Уильяма Лода на должность епископа Лондона. Его возвеличивание власти монарха, его требование строгого следования догматам Англиканской церкви отталкивали от него «патриотов» королевства, которые стремились ограничить королевскую прерогативу.

Кроме того, Карл возвел в пэры сэра Томаса Вентворта. Ранее Вентворт участвовал в работе парламента, но после оглашения «Петиции о праве» он разделил позицию короля в отношении верховенства власти; он пришел к выводу, что палата общин не место для управления делами государства. Вентворта заклеймили за отказ от своих принципов, но он считал, что изменился не он, а парламент. Вскоре Томас Вентворт скажет в своей речи, что «королевская власть – это замковый камень, который держит арку порядка и государства». Имея рядом таких людей, как Лод и Вентворт, какие ограничения мог признавать над собой король? Атмосфера в столице была напряженной. Говорили, что горожане испытывают тревогу и активно вооружаются, чтобы защитить себя. Ходили слухи, что герцог Бекингем и король изготовились дать бой своим врагам. Никто не знал, что случится далее.

После вынужденного отступления английской армии от Ла-Рошели войска Людовика XIII по-прежнему держали город в осаде. Положение там было крайне тяжелым. Жители уже ели траву и вареную воловью кожу. Доходили сообщения, что для поддержания жизни горожане вырезали куски из тел покойников, похороненных на церковном кладбище. Ради поддержания чести короля и Бекингема требовалось снова выступить на помощь городу. Соответственно, весной и летом 1628 года в Плимуте снаряжался флот. Последовали стандартные проволочки. «Мне кажется, – писал Бекингем, – нет ничего более трудного и запутанного, чем готовиться здесь к походу на Рошель». Его так презирали в Англии, что герцога попросили надевать доспехи, чтобы подстраховаться от покушений. Он ответил, что «кольчуга будет слишком слабой защитой от народного гнева. Что же касается нападения отдельного человека, то, думаю, мне ничего не угрожает. Уже не осталось римского духа».

Утром 23 августа герцог находился в доме капитана Мейсона на главной улице Портсмута. Мейсон был не только офицером, но и военно-морским управленцем. Бекингем позавтракал вместе с сослуживцами и несколькими представителями от Ла-Рошели. После завтрака герцог спустился вниз, в прихожую дома. Он остановился поговорить с одним из своих офицеров, когда стоявший в коридоре человек выступил вперед и вонзил ему в грудь нож со словами «Да смилуется Господь над твоей душой!». Бекингем отшатнулся, но, выкрикнув «Негодяй!», сумел вынуть нож из раны. Герцог попытался преследовать нападавшего, однако споткнулся о стол и упал на пол.

Неистовый гнев охватил присутствовавших. Заподозрили иностранцев, приближенные выкрикнули: «Француз! Француз!» Другие кричали: «Где негодяй? Где убийца?»

«Это сделал я. Я здесь». Джон Фельтон, держа в руках шпагу, вышел вперед. Его убили бы на месте, но несколько офицеров Бекингема загородили убийцу. Жена и невестка бросились к телу герцога. «Ах, бедняжки, – сообщил королеве Дадли Карлтон, – они так вопили, рыдали и предавались горю, что я никогда в жизни не видел ничего подобного и, надеюсь, больше не увижу».

Известие доставили королю во время молитвы в королевской часовне. Когда ему прошептали на ухо, лицо Карла не отразило никаких эмоций, и он оставался на своем месте, пока не закончил молитву. Затем король поспешил в свои личные апартаменты, закрыл двери и залился слезами. Сообщалось, что Карл обычно говорил о Бекингеме «мой мученик». Другими словами, король считал, что его любимца убили за то, что он выполнял королевские приказы.

На следствии выяснилось, что Джон Фельтон участвовал в злополучной экспедиции на Иль-де-Ре и Бекингем отказал ему в повышении. Оскорбление усугублял тот факт, что Фельтону так и не выплатили жалованья. Когда он спросил герцога, как же ему жить, Бекингем будто бы ответил, что он может повеситься, если не имеет средств к существованию. Фельтон вернулся в Лондон, где размышлял над своими несчастьями. Он читал последние брошюры, в которых обвиняли Бекингема в отравлении предыдущего короля и называли герцога причиной всех бед королевства. За четыре дня до покушения Фельтон купил в магазинчике на Тауэр-Хилл нож длиной 7,5 сантиметра; потом зашел в церковь на Флит-стрит и попросил священника помолиться за «человека с мятущейся душой». Затем Джон Фельтон добрался до Портсмута, преимущественно пешком, и там совершил свой геройский поступок. В тулью шляпы он вшил несколько записок, в одной из которых объявлял себя скорее палачом, чем убийцей: «Он недостоин называться дворянином и солдатом, потому что боится жертвовать жизнью во имя Бога, своего короля и отечества». Джон Фельтон считал себя праведным убийцей подлеца, который нес угрозу Карлу и Англии.

В этом мнении его поддержала практически вся нация. Смерть Бекингема праздновали долго и повсюду. В лондонских тавернах поднимали тосты за здравие Фельтона и передавали из рук в руки поздравительные стихи. Когда его везли через Кингстон в Тауэр, одна старая женщина выкрикнула: «Благослови тебя Господь, маленький Давид!» Когда повозка подъехала к самому Тауэру, там уже собралась большая толпа и приветствовала Фельтона криками: «Помоги тебе Господь! Помилуй тебя Бог!» Карла глубоко оскорбляли такие выражения общественного мнения, и он еще больше укрылся за маской холодной властности.

За день до того, как Фельтона привезли в Тауэр, в Вестминстерском аббатстве состоялись похороны Бекингема, торопливые и, по всей видимости, лишенные какой-либо торжественности. На похоронах присутствовало около ста человек. Однако и эта церемония была не более чем чистым представлением. Тело герцога тайно закопали еще накануне, чтобы избежать враждебных выпадов лондонской толпы против погребения. Поэт и драматург Джеймс Ширли написал герцогу соответствующую эпитафию: