Когда Игорь ушел, Лиза так и не смогла заснуть. Она перебирала в уме все подробности этой ночи. Представляла, как ее случайный любовник будет себя вести, если они вдруг встретятся в Москве. «Наверное, если бы Бирюзов узнал о том, что я ему изменила, тут же вчинил бы иск звездам, — подумала Лиза, которая прилично захмелела от выпитого в такой ранний час шампанского. — Мол, они убеждали, что мы — идеальная пара. А что вышло? Эх, хорошо бы сейчас отправить ему мейл со словами: „Прости-прощай, эти звезды все наврали!“ Но тогда в журнал можно не возвращаться. А Князеву сразу венок покупать — он такого поворота событий не переживет». Лиза поняла, что мейл она, конечно, не напишет. Но вот вернется в Москву и прямо спросит своего друга Влада Князева, почему он так переживает за рекламные доходы журнала и почему даже в страшном сне не может представить, что Лиза Соболевская расстанется с Дмитрием Бирюзовым. Да, так и спросит: «Влад, каков твой процент в доходах журнала?» Но, поразмыслив еще пару минут, Лиза поняла, что это плохая идея, которая могла появиться только в голове женщины, которая всю ночь занималась сексом.

Лиза решила, что ей стоит прогуляться по саду, а затем искупаться в бассейне, чтобы хоть немного освежиться, протрезветь и привести в порядок мысли. Она надела легкие белые брюки, майку, повязала голову банданой, отыскала в чемодане сланцы, выглядевшие очень скромно, если не замечать украшавшие их стразы. Вышла в полутемный, как всегда, холл и замерла: по всему отелю гулял ветер. Лиза неторопливо прошла к лестнице, ведущей на первый этаж, и чуть не задохнулась от восторга: белые шторы, отделявшие лестницу от холла, надулись как паруса и бились на ветру — сильные, страстные и очень красивые. «И кому пришло в голову проветривать таким образом отель, оснащенный по самому последнему слову техники?» — подумала Лиза. Но то, что свежий, вольный поток воздуха во сто крат прекраснее очищенного самым мощным кондиционером, она не могла не почувствовать.

Подгоняемая ветром Лиза сбежала по мраморной лестнице. Ей хотелось и дальше лететь на этих волшебных крыльях, однако в этот момент окна, видимо, закрыли, и снова стало тихо. А Лиза увидела Олю, которая сидела на банкетке — точно на том же месте, где вчера сидела Лиза и ждала Сару Джессику Паркер. Правда, Оля ждала совсем не кинозвезду, а своего мужа, который в этот момент стоял у стойки рецепции и энергично что-то писал. Видимо, расписывался за отдых, оплаченный кредитной картой.

Лиза прошла мимо Оли, лишь едва заметно кивнув ей, мол, прощайте. А в ответ поймала взгляд, наполненный сочувствием. И Лиза поняла: Оля все знала. Знала с того самого момента, когда Лиза отправилась за шалью, а Игорь — за пиджаком. Впрочем, Оля знала о том, что непременно должно случиться, даже тогда, когда ни Лиза, ни Юровский еще и не подозревали о том, что произойдет между ними этой прекрасной восточной ночью. А жена Оля знала. Потому как отдавала себе отчет в том, что когда твой брак — просто инвестиции, то надо быть готовой к тому, чтобы давать возможность второй половине выпускать пар.

«Нет, я бы так не смогла, — подумала Лиза. — Наверное, поэтому я до сих пор одна». Она сама не заметила, как признала то, что было давно свершившимся фактом, — свое абсолютное одиночество. Но это открытие не принесло ей боли. Ей было лишь грустно от того, что Игорь уезжает. Это была не та крайняя степень отчаяния, которую она испытала, когда Иван Бекетов вдруг решил отправиться на далекие острова играть в бессмысленную, как показало время, игру. Но это уже были чувства — живые и мучительные. Когда действительно жаль терять того, с кем ты хотя бы ненадолго, но была по-настоящему счастлива.

«Я, кажется, начинаю выздоравливать», — сказала себе Лиза, прежде чем нырнуть в бассейн с прозрачно-бирюзовой водой. Кажется, Лизе говорили во время ознакомительной экскурсии по отелю, что его очищают с помощью озона. Но она плохо разбиралась во всех этих новых технических изысках. Главным было другое. То, что, плавая в прохладной воде, она наконец-то чувствовала и могла довольно легко контролировать ту боль, с которой жила последние полгода. Равнодушие и боль — это была крепкая связка. Но сейчас она, по всей видимости, начала разрушаться.

«Еще немного, и я стану прежней», — подумала бедная Лиза, даже не понимая, как жестоко она ошибается.

Такого синего цвета в природе не бывает. Вернее, нет, не так — он очень редко встречается.

Войдя в знаменитый сад Мажорель, они с Машей даже устроили небольшое соревнование — кто больше приведет примеров, что создано природой именно такого цвета — настолько синего, что, когда смотришь на него долго, глазам делается больно.

Сначала Маша вспомнила про камень с дивным названием, смысл которого стал ясен только здесь, — лазурит. Потом на ум пришли анютины глазки, но, подумав, Маша с Лизой решили, что это не совсем природный цвет — ведь такого цвета бывают только те анютины глазки, которые выведены опытными селекционерами.

Больше примеров не нашлось.

— Знаешь, Бог с ней, с природой, — махнула рукой Лиза. — Зато я точно знаю, что следующим летом именно этот оттенок синего будет самым модным.

— Так вроде он был недавно, — удивилась Маша.

— Нет, нет, тот был другой — более прозрачный. А вот такой, густой синий, будет актуален следующим летом. Справедливости ради надо сказать, что он практически никому не идет. Слишком сильный. Человека с невыразительной внешностью легко может «убить». Но Мажорель очень правильно соединил его с этим насыщенным зеленым цветом сочной травы. Увы, одеться так — удел только очень смелых.

Но художнику Мажорелю, как выяснилось благодаря наспех прочитанному проспекту, который Маше и Лизе выдали при входе в сад, бояться было нечего. В 1924 году он приехал в Марракеш умирать от туберкулеза, но свершилось чудо. Можарель выздоровел и, наверное, в благодарность за это купил кусок земли в Марракеше и разбил на нем удивительный сад — соединив воедино растения со всех пяти континентов. А свой дом, который одновременно служил и мастерской, выкрасил в синий цвет, который с тех пор так и называется — можарель.

В Марракеше в этот день было жарко и душно, а в саду — свежо, прохладно и даже немного сыро. Как будто на этом небольшом участке земли был свой особый микроклимат — расслабляющий и спокойный. Как будто за его стенами и не было вовсе всей той суеты, которая сначала восхищает приезжего человека, но очень быстро становится утомительной. И очень хочется найти свой оазис.

Только здесь, в Марокко, Лиза впервые поняла, что значит это слово. Мир, который реально существует, но слишком мал для того, чтобы в нем могли жить все. Именно поэтому окружает его, как правило, ненависть. «Что ж, все понятно, — подумала Лиза. — Я столько лет живу в оазисе, неудивительно, что меня все ненавидят. Меня и всех тех, кому по той или иной причине удалось в него попасть».

Лиза покорно следовала за Машей, которая уверенным шагом шла мимо диковинных деревьев и кактусов причудливой формы, не замечая их и словно даже сердясь, что они мешают ей увидеть главное.

Главным оказался скромный обелиск, на котором было выбито: YVES SAINT LAURENT couturies frangais ORAN 01-08-1936 — PARIS 01-06-2008. И еще одно слово — SILENSE. Для верности оно же было выведено арабской вязью. Но смысл был один — молчание, тишина, покой. Самое важное, что есть в жизни.