Комиссия приходит к выводу, что «…смерть произошла в результате отравления цианистыми соединениями»[48].

Советская медицинская бригада также констатирует отсутствие части черепа. Это левая задняя часть, которая может соответствовать фрагменту, хранящемуся в настоящее время в архивах ГА РФ.

По словам Безыменского, врачи утверждают, что чувствовали сильный запах горького миндаля, исходящий от обугленных трупов, но если предположить, что останки принадлежат Гитлеру и его жене, то они были погребены пять дней назад. Возможно ли, что запах цианида настолько стойкий? И почему Безыменский не приводит результатов токсикологического анализа внутренних органов обоих трупов? Он просто пишет: «Медико-химические тесты внутренних органов установили наличие в них цианистых соединений».

И для бывшего переводчика Красной армии это неважно. Его цель – представить точную причину смерти исследуемого человека: яд. Нигде не сказано о пулевом отверстии в черепе. Если этот труп принадлежит Гитлеру, значит, он покончил с собой, проглотив ампулу с цианидом.

Доказательство готово: Гитлер был трусом так же, как и начальник его генерального штаба генерал Кребс и, разумеется, Геббельсы.

Это стремление Кремля представить нацистских лидеров как «недочеловеков» появляется сразу же после сообщения о самоубийстве Гитлера, полученного Сталиным. А для того даже речи не может идти о том, что его враг может выглядеть героем. Таким образом получается, что даже если немецкий диктатор несмотря на бомбардировки и оставался до конца в Берлине, то это вовсе не потому, что он был смелым и мужественным, а просто потому, что был охвачен разрушительным безумием.

Генерал-лейтенант Смерша Александр Вадис больше ничего не упоминает в своем докладе от 27 мая 1945 года, направленном Берии, правой руке Сталина.

Берия принимает это к сведению и передает непосредственно Сталину.

Что же касается веских доказательств того, что речь действительно идет о Гитлере, то есть зубов, то их тайно отправляют в Кремль.

Расследование по делу Н подходит к концу. Тогда-то Сталин и сможет объявить всему миру, что он нашел Гитлера, что Гитлер мертв, умер, как трус в своей крысиной норе.

Так бы и было, если бы вдруг не появился человек, который сообщил секретным службам НКВД, что Вадис и Смерш ошибаются. Этим человеком был не кто иной, как Отто Гюнше, телохранитель Гитлера. Он также был захвачен советскими службами после его попытки к бегству из бункера и очень быстро опознан. Уже первый его допрос все поставит под сомнение. Гюнше категоричен: фюрер выстрелил себе в голову!

Как правило, только родственники могут получить доступ к документам этого дела. Владимир Иванович Коротаев повторяет нам это еще раз. Даже если оно было рассекречено и потеряло свой статус «Секретно. Особой важности», военное дело «Отто Гюнше» тем не менее остается конфиденциальным. «Если только член его семьи делает официальный запрос», – подчеркивает он, внезапно захлопывая коричневую картонную папку с надписью «МВД СССР».

На лицевой странице обложки можно прочесть надпись большими печатными буквами: «Личное дело: Гюнше Отто Герман». Тот самый Отто Гюнше, который был личным адъютантом Адольфа Гитлера вплоть до его смерти. Один из немногих свидетелей последнего акта драмы фюрербункера. Владимир Коротаев – заместитель директора РГВА, то есть Российского государственного военного архива.

Это государственное учреждение, где хранятся почти 7,3 млн документов, касающихся советских, а затем и российских вооруженных сил, а также военной разведки. Кроме того, все официальные документы Третьего рейха, захваченные советскими войсками в конце Второй мировой войны. В числе которых – личные записи нацистских лидеров, дневник Геббельса и рабочий график Гиммлера. С первой же нашей встречи Владимир проявил себя более чем учтиво, почти добросердечно. Это мужчина лет пятидесяти, с волосами «перец и соль» и короткой бородкой, говорит он тихо и мало. И напротив, он обладает довольно редкой способностью слушать. Когда я говорю с ним, он внимательно смотрит на меня своими небесно-голубыми глазами. При этом его лицо не выдает ни эмоций, ни реакций. Словно восковая маска.

Лана связалась с ним несколько недель назад, после нашего посещения ФСБ. Перед уходом с Лубянки мы обратились за советом к Дмитрию, нашему «дежурному офицеру» российских спецслужб. Как попасть в военный архив? Не подскажет ли он, к кому там можно обратиться? Или, может быть, даст номер телефона? «Разбирайтесь сами», – это все, что он предложил нам. «Мы не имеем никакого отношения к военным, здесь ФСБ. Вы ошиблись адресом». Кто это сказал, что русские не подозрительны? «Ну зачем вам так нужно тратить свое время на военные архивы?»

По старой репортерской привычке я не стал выдавать всю имеющуюся у меня информацию. Особенно видному сотруднику ФСБ. А вдруг он вмешается, чтобы заблокировать нам доступ к военным досье? Ведь это по совету, полученному в ГА РФ, Государственном архиве Российской Федерации, мы так стремимся проникнуть в архивы российской армии. «Если вы хотите получить больше информации по Гюнше, отправляйтесь туда», – посоветовала нам Дина Николаевна, архивист без возраста и хранитель черепа Гитлера. «Нам это нужно, чтобы просмотреть учетные карточки французов, взятых в плен Красной армией в 1945 году». Импровизация – искусство хрупкое. Дмитрий никак не отреагировал на мое объяснение. Прощаясь с нами, он проводил нас до выхода, если быть точным, до кромки тротуара, обрамляющего здание.

Военный архив. Эпитет «военный» вызвал у нас с Ланой новый приступ тревоги, и даже отчаяния. Есть ли такое российское учреждение, которое было бы настолько против общения с иностранными журналистами, как ФСБ? Да есть, и это армия. Как же тогда нам, Лане с ее двойным, российским и американским, гражданством, и мне, с моим французским, проникнуть в эти архивы? Как это ни странно прозвучит, это оказалось не таким уж и сложным. Мать подруги Ланы, историк по профессии, работала некогда в Российском государственном военном архиве. Правда, сейчас она на пенсии, но сохранила хорошие отношения с нынешним руководством учреждения. Именно она подсказала Лане имя Владимира Коротаева.

Уже при первом телефонном разговоре Владимир дал согласие. Он не ставил никаких условий, не требовал никаких специальных разрешений от официальных органов. Он не стал докладывать о нашей просьбе ни Кремлю, ни своему начальству. «Просто скажите мне, что вы ищете по Третьему рейху, – спросил он. – Гитлер? Опять Гитлер?»

Тон заместителя директора сразу изменился. Лана была настойчива. Она модулировала интонации своего голоса, делая их то вкрадчивыми, то умоляющими. В конце концов, он сухо ответил: «Мне нужно один-два дня. Дайте мне время, чтобы найти нужные папки». Сорок восемь часов спустя Владимир перезвонил Лане, он нашел, все. Можно назначать встречу. На следующей неделе. К концу рабочего дня, около 17 часов. В Москве государственные учреждения заканчивают работу рано. К 17 часам большинство российских чиновников уже покидают свои кабинеты. Столь поздняя встреча не могла быть случайностью. Владимир хотел быть уверен, что нам никто не помешает в помещении архивов. Что он будет один.