Обрадованный моей сговорчивостью, Нёхиси немедленно становится ветром, подхватывает меня и несет, превращая по дороге то в кленовый лист, то в облако дыма, то в воздушного змея, то в недописанное письмо, где добрая половина строчек так густо зачеркнута, что даже я сам не знаю, кому и о чем оно.

– Вот это сейчас круто было! – выдыхаю я, когда ноги, во-первых, снова откуда-то у меня появляются, а во-вторых, касаются твердой земли.

Нёхиси стоит рядом. Он больше не ветер и даже не ангел, а вполне себе классический человек. Навскидку, студент художественной академии, или кто еще может носить прямо поверх пальто густо заляпанный краской холщовый передник, а на голове армейскую фуражку с кокардой в виде кота.

– Вот такие штуки, – говорю я ему, отдышавшись, – тоже, конечно, хотелось бы уметь самому.

– Ну так ты уже все умеешь! – отвечает Нёхиси. – А что не сам, так в одиночку подобные вещи просто не делаются. Для этой игры нужны двое, чтобы один был ветром, а второй – тем, что ветер подхватил и несет. Как по мне, гораздо труднее позволить подхватить себя и нести, не сопротивляться полету, не мешать превращениям. Мало кто на такое способен, а ты безупречно справляешься, умеешь мне целиком доверять. И еще кое-что ты, как выяснилось, просто отлично уже умеешь, – добавляет он.

– Что я умею?

Вместо ответа Нёхиси почти неощутимым касанием поворачивает мою голову в сторону улицы и показывает на яркие желтые фонари, украшающие вход над баром через дорогу.

– Твоя работа, – говорит он. – И, кстати, не только это. В городе их теперь полно. Я пока даже не искал специально, но уже восемь штук насчитал.

– Восемь штук – чего именно?

– Входов в разные заведения, освещенных желтыми фонарями. Интересно у тебя получилось. Ты этот желтый свет из чужих сновидений разодрал на куски и по разным местам рассовал. Собственно, правильно сделал. Пусть шансов будет как можно больше.

– Шансов на что именно? – с содроганием, достойным лучшего применения, спрашиваю я.

– А то сам не знаешь.

– Естественно я не знаю! Я же все это провернул во сне. И уже забыл добрую половину. Да и в процессе довольно слабо понимал, что творю. Только чувствовал, как замечательно у меня получается. Но что именно – это еще вопрос.

– Здорово ты все-таки устроен! – радуется Нёхиси. – Даже завидно. Хотел бы я тоже так!

– Как – «так»?

– Не понимать, что делаю. Хотя бы иногда. А потом запоздало догадываться, или от других узнавать, чего натворил. И каждый раз удивляться. Такая интересная была бы жизнь!

Нёхиси в своем репертуаре. Ну, на то и всемогущие существа, чтобы восхищаться чужой когнитивной беспомощностью. Это для нас, счастливчиков, быть дураками естественно, как дышать.

Тормошу его:

– Так что же я натворил?

– Да примерно то же, что и всегда, – безмятежно улыбается Нёхиси. И наконец, заметив, что я не на шутку встревожен, укоризненно говорит: – Ты вообще давай уже привыкай, что любой твой поступок – безусловное благо.

– Так уж и любой.

– Любой. Потому что ты сам отличный. Следовательно, не можешь натворить бед. Это просто технически невозможно. Даже если страшно разозлишься и устроишь извержение вулкана, предварительно его, уж не знаю откуда, добыв, рано или поздно непременно окажется, что это было чрезвычайно полезное извержение. Например, из какой-нибудь Десятой Области Запредельной Илайи явится толпа юных фей, чтобы полакомиться лавой, которая для них – что-то вроде леденцов. И человеческий мир тут же исполнится вечной ликующей радости, просто от взмахов их рукавов.

Это звучит настолько прекрасно, что я незамедлительно прихожу в деловитое настроение. И спрашиваю:

– Слушай, а может, нам действительно что-нибудь подобное провернуть? Правда, я никогда не устраивал извержений. И не знаю, откуда взять лишний вулкан. И куда его здесь у нас присобачить, тоже не представляю, но…

– Вот когда узнаешь, тогда и проворачивай на здоровье, – ухмыляется Нёхиси. – Потому что я и рад бы тебе помочь, да не имею права. У меня обязательства. Ограничение всемогущества, все вот это вот. В списке катаклизмов, которые я ни при каких условиях не должен здесь устраивать, извержения вулканов стоят семнадцатым пунктом. Местные законы природы только-только со мной смирились, не хотелось бы их подводить. Но нам тут и без вулканов отлично живется. Скажешь, нет?

– Да, неплохо, – неохотно соглашаюсь я. – Просто раздразнил ты меня. Это же все как мы любим! Вулкан, извержение! Феи, грызущие лаву! Эпидемия ликования, распространяющаяся взмахами их рукавов!

– На самом деле это была шутка. Причем довольно дурацкая. Я нарочно придумал совершенно абсурдный пример, чтобы тебя насмешить. Общеизвестно же, что феи, приносящие ликование, обитают не в Десятой, а в Третьей Области Запредельной Илайи. И вулканическую лаву они, увы, не едят.

– Общеизвестно, значит, – повторяю я. – Общеизвестно! Только я один на всем белом свете этих элементарных вещей не знал.

– Да, эрудиция не самое сильное твое место, – соглашается Нёхиси. – Но это не страшно. У всех свои недостатки. Никто из нас не идеал. Зато с ликованием у тебя все настолько в порядке, что уже никаких фей из Запредельной Илайи не надо. Ты у нас вместо фей.

– Так что там с желтыми огнями? – напоминаю я. – Ты сказал: «пусть будет больше шансов», – а что за шансы, так и не объяснил. Это нечестно. Я страдаю от недосказанности. Ты же не хочешь довести фею до слез?

– Вообще-то не отказался бы, – честно признается Нёхиси. – Обычно феи не плачут, так что это редкое зрелище, я бы с удовольствием поглядел. Но ладно, лучше дождусь удобного случая и доведу до слез какую-нибудь постороннюю фею, а не тебя. С твоими желтыми фонарями все просто. Ты, кстати, и сам мог бы догадаться, если бы включил элементарную логику. Теперь, после твоего вмешательства они – сумма прежних себя и тебя. Смотри!

С этими словами он подносит руку к моим глазам. Жест, на первый взгляд, непоследовательный – сказать: «смотри», – и тут же закрыть обзор. Но, конечно, в нашем случае все иначе. Потому что это мои глаза и его рука. Теперь я вижу не хуже, а лучше прежнего. То есть даже не «лучше», а просто не так, как привык. Все-таки зрение у меня вполне человеческое, тут ничего не поделаешь, какое тело при рождении выдали, то и носи.

– Видишь? – нетерпеливо спрашивает Нёхиси. – Ясно тебе теперь, во что превратился Проход, над которым висят фонари? Понятно, куда он ведет?

– Да ни черта мне не понятно, – вздыхаю я. – Я же пока не знаю, что обозначают все эти линии, дыры и пятна, ритм их движения, оттенки внутреннего огня. Это все равно что пытаться прочитать книгу на иностранном языке. Видишь разные значки, между ними пробелы, понимаешь, что это скорее слова, чем просто бессмысленные узоры. А какие именно, можно только гадать. Но как же это красиво! Ты всегда так реальность видишь? Все вокруг? И всех? И меня?