— Отпустить его одного? — гневно спрашивает Фрэн.

Я тоже не думаю, что это хорошая мысль.

— Хм… возможно, вы и правы, мисс…

— Фремантл. Фрэн.

— Пожалуй, будет лучше, если кто-нибудь пойдет с ним.

Отчитав его взглядом, Фрэн трижды кивает — медленно и покровительственно, — затем встает, подхватывая обломки Ника Манфорда, прижимая их к груди, и уходит, даже не подозревая, что доктор Прандарджарбаш хитростью выпроводил ее. Доктор не отрывает взгляда от своих коричневых ботинок до тех пор, пока занавеска не замирает.

— У вашего друга первые продуктивные симптомы шизофрении, — сообщает он, поднимая глаза.

Дина смотрит на меня. Ее брови не приподнимаются — наверное, потому что уставшие мышцы лица настроены на то, чтобы опускать веки, а не приподнимать брови. У меня возникает желание прижаться своей щекой к ее мягкой щеке и потереться, как кошки трутся о ноги кормильца.

А что в этих симптомах продуктивного?

— Что касается лечения, то существует множество вариантов, — объясняет доктор Прандарджарбаш.

Я всегда чувствую небольшую долю облегчения, когда прихожу к врачу и он действительно находит у меня какую-то болезнь — хотя бы не выгоняет как симулянта. То же самое ощущение у меня сейчас.

— Попробуйте давать ему хлорпромазин, это антипсихотический препарат. Если не поможет, стоит обратиться за стационарной помощью в психиатрическое отделение нашей больницы.

— А если он не захочет?

Доктор Прандарджарбаш задумчиво цокает языком.

— Дело в том, что у него эйфория. Шизофрения может принимать и такую форму. Гиперактивность, необычайное воодушевление, необъяснимая безудержная…

— Радость, — подсказываю я.

— Точно. В таких случаях больной не считает, что ему необходимо лечение. А согласно действующему законодательству, чтобы поместить мистера Манфорда в стационар в принудительном порядке, необходимо присутствие психиатра, полицейского и терапевта мистера Манфорда, которые примут единогласное решение о том, что он представляет угрозу для самого себя или общества. А выпишут его, только когда те же самые три человека решат, что он более не опасен.

Доктор замолкает, будто в ожидании моей ответной реплики, но у меня в голове только смирительные рубашки, электрошок, приспущенные для укола штаны, дрыгающиеся при этом ноги и заика-самоубийца из «Пролетая над гнездом кукушки».

— Это крайняя мера. Я считаю, что на данном этапе в ней нет необходимости.

— Но Габриель живет с ним! — возмущается Дина. — Как он сможет заснуть, когда за стенкой будет сумасшедший?

— Да я и так не засну, — говорю я.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает доктор.

— Я страдаю бессонницей.

Он задумчиво хмурится.

— А «Калмс» не пробовали принимать?

— Это не ответ на мой вопрос! — не может успокоиться Дина.

— Не думаю, что мистеру Джейкоби грозит какая-либо опасность.

— Вы что, не видели, что там творилось?

— Насколько я понимаю, он на самом деле не хотел причинить вреда тому больному. Как раз наоборот.

— Ну конечно, — резко встает Дина. Настолько резко, что стул со скрипом подается чуть назад. — И когда он будет душить Габриеля подушкой, он, надо полагать, будет делать это из лучших побуждений.

Хотя набросанный ею вариант развития событий не учитывает того, что я вообще не сплю, должен признать: мне приятно слышать, что она обо мне беспокоится. Я с благодарностью смотрю на нее, но, поймав довольно холодный взгляд, понимаю, что все это лишь подспудная реакция на историю с Майлзом. Она знает, насколько опасно предоставлять сумасшествие самому себе.

— Доктор, мы, кажется, забыли вам еще кое-что сообщить, — говорю я.

Доктор Прандарджарбаш склоняет голову и вопросительно смотрит на меня.

— В тот день, когда все это началось, Ник курил травку. То есть марихуану.

Он снимает очки в толстой оправе и принимается тереть глаз указательным пальцем, причем довольно сильно, как будто зная, в какой момент процедура становится опасной и надо остановиться.

— С этого и надо было начинать, — убирает он палец. Белки глаз у него и до того были налиты кровью, так что они никак не отреагировали на растирание.

Доктор уверен, что я скрывал от него правду. Он думает, что мы как те дети из социальной рекламы, идущие рядом с каталкой, на которой увозят их друга, и на вопрос о том, принимал ли он что-нибудь, отвечающие на наигранном сленге: «А я чо, знаю? Таблетки какие-то». Но я просто забыл. Сейчас три часа ночи, в конце концов. Таково уж мышление врача: ничто не происходит случайно. Но это неправда: практически все происходит случайно.

— Но Ник покуривал и до того, и я не помню, чтобы с ним происходило подобное.

— Неважно. Если это каннабинольный психоз, то…

— Какой психоз?

— Каннабинольный. Каннабинол — это активное вещество в марихуане.

Вы когда-нибудь о таком слышали? Я вопросительно гляжу на Дину. Несмотря на то что она многое в Америке повидала, ей остается только пожать плечами.

— А это часто встречается?

— Намного чаще, чем вы можете себе представить. Как бы то ни было, все дело в том, что не имеет никакого значения, курил ли он раньше и если да, то как часто. Когда психика в той или иной мере склонна к неустойчивости, то подобное иногда случается после многих лет употребления наркотиков; к психическому расстройству может привести стресс, вызванный каким-либо личным потрясением, а наркотик просто послужит катализатором. Возможно, что это просто какой-то особый вид… — запнулся он, желая показать, что готов принять любую терминологию, и понимая при этом, насколько неуместно прозвучит просторечное выражение в речи врача, — травки.

Он снова берет свой большой черный блокнот.

— И долго это будет продолжаться? — интересуюсь я.

— Сложно сказать — как пойдет. Я выпишу рецепт на хлорпромазин, только вам надо будет следить за тем, чтобы он действительно принимал лекарство.

Несмотря на усталость, бровь у Дины на этот раз приподнимается, да и моя тоже, только мысленно; когда доктор намеренно подчеркнул возможные трудности при обеспечении своевременного приема лекарства — а это он явно сделал, исходя из своего опыта, — я невольно перенесся в воображаемое пространство, уставленное пестиками и ступками, где ветеринар дает Иезавели таблетку от глистов (рот мы ей втроем открывали; и лучше не спрашивайте, что произошло с врачом, когда он попытался измерить ей температуру).

— И тогда все может закончиться через пару недель. А может затянуться и на два года.

— Два года! Я не смогу прожить два года с сумасшедшим. У меня самого случится нервный срыв.