– Вы когда-нибудь жалеете о том, что не родились мальчиком? – спрашиваю я. Мы сидим в уголке на полу, и тишину темной кабульской ночи за стенами дома лишь иногда нарушают звуки отдаленной перестрелки.

– Никогда. Все наши здешние конфликты создают только мужчины.

Но Азита уверена вот в чем: ей определенно не повредило то, что она провела какое-то время в мужском облике. «мальчишеские» годы помогали ей всю жизнь. Они сделали Азиту более энергичной и уверенной в себе, сделали ее сильной. Почти пять лет она могла открыто сидеть и разговаривать с мужчинами.

– Я их не боялась, – говорит она. И с тех пор уже больше никогда их не боялась. Эти короткие годы подарили ей одно из лучших воспоминаний. – Я получила и мужской опыт, поэтому никогда не стесняюсь, разговаривая с мужчинами. Теперь уже никто из мужчин не будет игнорировать мою волю. Никто не будет игнорировать мой талант.

– Значит, вы хотите, чтобы Мехран тоже получила такой опыт?

– Да. Именно опыт.

– Это нечто большее, чем просто эксперимент?

Ее взгляд начинает блуждать, а потом она медленно кивает.

– Не могу с вами не согласиться. Я буду очень тщательно готовить свою дочь к обратному превращению в девушку. Я была мальчиком только часть дня, а она остается мальчиком постоянно. Это другое дело. Я понимаю.

Ее голос становится чуть глуше.

– Так ли уж это необходимо? Не знаю. Не могу сказать. Мы применяем эту тактику уже больше года, и сплетни прекратились. Большинство людей считают, что у меня есть сын. Так что теперь – по крайней мере, для меня – положение улучшилось. Я дарю своей младшенькой вкус всей полноты жизни, понимаете? Я вижу, как она меняется. Теперь она стала намного активнее, гораздо живее. Она ничего не боится. И теперь мои гости уважают мою семью и моего мужа.

– Так что же вы знаете такого, чего не знают другие афганки?

Это легкий вопрос.

– Большинство моих избирателей – мужчины. В обществе доминируют мужчины. Все руководители – мужчины. И мне приходится разговаривать и общаться с ними. Конечно, на собраниях и в семьях я разговариваю и с женщинами. Но все решения по-прежнему принимают только мужчины. Старейшины. На мужских советах-шура, в деревнях. Так что мне приходится больше разговаривать с ними. Даже когда мне хочется поговорить с женщинами, я должна действовать через мужчин, чтобы получить их разрешение. И я знаю их язык; я знаю, как к ним подойти и заставить их выслушать меня. Составляя речи для избирателей, я понимаю, что придется говорить на мужском языке, даже когда я говорю о женщинах, чтобы мужчины велели своим женам голосовать за меня.

Язык мужчин, по ее словам, спокоен, прям и бескомпромиссен. Они всегда немногословны, никогда не вдаются в пространные разъяснения. Все, что она говорит, должно излучать властность и, в идеале, быть безэмоциональным. Женская же речь, наоборот, – сплошь нюансы и подробности. Как она выяснила, мужчины порой от этого теряются.

– А что, если Мехран подойдет к вам завтра и скажет, что хочет быть девочкой?

Азита возводит взгляд к потолку в молчаливом «иншалла»: на все воля Аллаха.

– Я не стала бы ее принуждать. Мы спрашивали ее, хочет ли она быть мальчиком, и она сказала: «Ага, конечно!» Но если бы она сказала мне, «я хотела бы снова стать девочкой», я бы с этим согласилась.

Для Азиты явление бача пош – не столько показатель предпочтения, оказываемого сыновьям, сколько симптом неблагополучного устройства общества. Однако в политике она работает с той реальностью, с которой приходится иметь дело. И порой, говорит она, нужно искать компромиссные решения, когда пытаешься постепенно изменить что-то масштабное. Азиту возмущает тот факт, что в ее стране сыновей предпочитают дочерям, но ей предстоит пройти долгий путь, прежде чем она сможет убедительно выступить в защиту той истины, что представительницы женского пола в Афганистане имеют не меньшую ценность.

Она верит, что ее решение в отношении Мехран, по сути, глубоко подрывное, поскольку однажды оно превратит ее дочь в женщину иного рода – в женщину, которая сможет продвинуть общество еще дальше вперед. Кажется, Азита слегка идеализирует реальность, но главный ее аргумент – собственное возвращение из Бадгиса снова в Кабул.

Азита прекрасно понимает, что кто-то может не соглашаться с ее материнскими решениями. И в то же время она бросает мне вызов:

– Да, для вас это ненормально. И я понимаю, что вам очень трудно понять, почему мать поступает так со своей младшей дочерью. Но я хочу вам сказать, что в Афганистане происходят такие вещи, которые на самом деле невообразимы для вас, жителей Запада.

На другом конце города, в более фешенебельном районе, царственная женщина, одетая в изумрудно-зеленое платье в пенджабском стиле, чьи руки отягощены множеством золотых браслетов, полностью соглашается с этой мыслью. Опыт пребывания в роли бача пош следует рассматривать как полезный и познавательный опыт, укрепляющий характер.

Сакина недавно совершила хадж – паломничество в Мекку – и с гордостью описывает свое путешествие, пока ее дочери вносят в комнату стеклянные блюда со спелой сахарной дыней и яблоками, нарезанными ломтиками. Темно-красные портьеры с тяжелыми кистями придают всему оттенок розового сияния. Мы сидим на пышных коврах, облокотившись на парчовые подушки, выстроившиеся вдоль стен. Сакина – дочь пуштунского генерала из одной восточной провинции, и она ничуть не сожалеет о том, что росла как сын в семье под именем Наджибулла.

Сакина утверждает, что многие афганские родители полагают: бача пош – отличный жизненный тренинг для дочерей, даже если не считать его магических преимуществ. Именно в этом качестве она и служила: ее собственный отец взял себе жену, которая рожала только девочек. Он взял вторую, но злосчастный поток девочек не прекращался. Одна соседка догадалась о семейной проблеме и посоветовала матери Сакины, которая была второй женой и в тот момент ходила беременная Сакиной, представить своего будущего ребенка как сына в тот же день, когда он родится. И удача пришла: действительно, после Сакины следующим в семье родился маленький братик.

И все равно родители много лет воспитывали Сакину как Наджибуллу.

Отец-генерал учил ее стрелять из огнестрельного оружия и ездить верхом: для него не существовало таких навыков, для овладения которыми юный Наджибулла был бы слишком слаб или хрупок.

Изменение свершилось на большом званом вечере в семейном поместье в ее 12-й день рождения. Поводом для праздника был не сам день рождения Сакины, а ее становление как женщины. Менструации у нее еще не начались, но родители хотели позаботиться о том, чтобы она совершила обратную перемену как раз вовремя – перед наступлением половой зрелости. Приглашены были все их родственники. На садовый стол выставили еду и покупное печенье, а венчал трапезу большой торт в пастельных тонах. Это был день пиршества и праздника: забили барана и принесли в жертву; были и танцы. С лодыжки Сакины сняли браслет – точь-в-точь такой, какой носил ее младший брат, – и приготовили платье. Для совершения этого превращения ее отправили на материнскую половину дома, и перед гостями она появилась уже в желтом платье. Ей было велено торжественно пройтись по зале, чтобы все могли как следует ее рассмотреть. Присутствующие аплодировали и поздравляли ее.