— Если вы не пообещаете мне, что наденете их только в Англии, я заберу их у вас и не отдам до приезда в Альбион!

— Вы не можете быть такой жестокой! — воскликнул он, прижимая футляр к груди.

— Очень даже могу! Не мне одной знакомы драгоценности королевы. Их тотчас узнают. Вы даете мне слово?

— А что мне еще остается?!

Было решено, что король будет сопровождать сестру до Компьена, но, когда вечером следующего дня Генриетта-Мария села в карету, украшенную красным бархатом с золотой вышивкой, как и упряжь двух запряженных в нее крепких мулов, весь Париж, пользуясь старинной привилегией, составил компанию конным лучникам, пяти сотням конных горожан, городскому главе, советникам и квартальным надзирателям. На фоне этого эскорта Генриетта-Мария казалась такой хрупкой, такой грациозной и такой трогательной, что не одна пара глаз увлажнилась, провожая ее в страну, которая, как искренне считал народ, была населена дикарями, отвернувшимися от Христа, и которой правили унизанные жемчугами и бриллиантами люди вроде «Букенкана». Последний ехал позади парижского кортежа вместе с послами и чередой карет и, всадников.

На полпути к Сен-Дени жители столицы отстали, уступив место королевскому эскорту. Людовик XIII сел в карету к своей младшей сестре, в то время как уже успевший прославиться отряд мушкетеров выстроился по сторонам упряжки. Еще не оправившийся от болезни, но непременно желавший продемонстрировать свою нежность к Генриетте-Марии, Людовик XIII был еще более бледен и печален, чем обыкновенно. Тем не менее он делал героические усилия, чтобы улыбаться уезжавшей сестре, которую ему, возможно, не суждено было больше увидеть.

Заночевали в Стэне, а следующую ночь — в Компьене, где на другое утро дороги их расходились, ибо Людовик XIII принял решение возвратиться в Фонтенбло. Супруги де Шеврез, приравненные к английским послам, разместились в замке. Мария под предлогом беременности, которая не только не была заметна, но и нисколько не тяготила ее, сослалась на усталость и отказалась присутствовать на ужине, предпочитая «подышать воздухом» в саду, куда она отправилась вместе с Элен. В действительности же она хотела поговорить с Габриэлем де Мальвилем, который находился в карауле вместе с бароном д'Арамисом. Она уселась на скамью и, завидев двух мужчин, послала Элен пригласить бывшего шталмейстера для короткого разговора. Девушке нетрудно было исполнить поручение, так как речь шла всего лишь о нескольких шагах.

Приблизившись, Мальвиль поприветствовал Марию с подобающим уважением, но не говоря при этом ни слова и явно ожидая услышать, что скажет она, от чего настроение ее переменилось.

— Вот вы как, — обиженно проговорила она, — вам уже и сказать мне нечего?

— Я полагал, госпожа герцогиня, что между нами все сказано, ведь вы меня в некотором роде выгнали.

— Вы ведь сами того хотели?! Но сегодня я хочу знать, по какой причине вы посмели так смотреть на меня при выезде из дворца королевы-матери? Может, я ненароком оскорбила вас чем-нибудь?

— Меня? Нет, госпожа герцогиня.

— Тысяча чертей, Мальвиль, не рассказывайте мне сказки! Я вас знаю и не хочу, чтобы мы стали врагами. Если вам есть в чем упрекнуть меня, говорите прямо! Мы с вами уже несколько месяцев не виделись.

— Госпожа герцогиня меня не видела, — возразил Габриэль, — но я-то ее видел дважды в окне «Цветущей лозы», когда пил с приятелем анжуйское вино, сидя под навесом из виноградной лозы.

Мария, ожидавшая чего угодно, но только не этого, почувствовала, что бледнеет.

— Что вы там делали? Резиденция мушкетеров находится на другом берегу Сены, да и от Лувра далеко до улицы Нонэн-д'Иерр.

— Я жил там после того, как уехал от вас, вот и сохранил привычку. Это славный трактир, но знатной даме не пристало бывать в подобных местах! Особенно в столь опасном обществе. Наверняка вам оскорбительно это слышать, но я всегда говорил начистоту, вам это известно.

— Да что вы знаете об этом обществе? — высокомерно проговорила Мария. — Вы наглец!

— Оттого что я, простой солдат, очерняю перед вами этого знатного сеньора? Мадам, когда вы изменяли мсье де Люину с монсеньором де Шеврезом, мне нечего было возразить: ваш супруг любил одного лишь себя и вел страну к гибели. Но на этот раз…

— Я не думала, что вы столь горячий сторонник мсье де Шевреза, — усмехнулась Мария, — а поскольку он кажется самым счастливым на свете мужчиной, вам не о чем беспокоиться!

— Я беспокоюсь вовсе не о нем, о вас. Позволите ли вы мне задать вам один вопрос?

— Раз уж начали, продолжайте!

— Вы любите лорда Холланда или для вас это всего лишь каприз, быть может, более продолжительный?

— Есть какая-то разница?

— Огромная. Если все дело в вашем сердце, укротите его поскорее, если хотите избежать серьезных ран! С тех пор как он приехал в Париж и я узнал, что он ваш любовник, я навел справки, проследил за ними выяснил, что милорд любит бывать в самых злачных уголках города, где он удовлетворяет свои странные инстинкты, странные даже для англичанина, хоть говорят, что они и склонны якшаться со всяким сбродом.

— Странные инстинкты? Притом что он убежденный гугенот, весьма строгих нравов, и лишь страсть, которую я в нем вызываю…

— Безумно желать женщину — это одно, любить же — совсем другое. А этот человек вас не любит, поскольку он не любит никого, кроме себя. Ни покойного короля Якова, фаворитом которого он был, ни жену, которую он взял исключительно ради ее титула и состояния и которую он регулярно брюхатит для поддержания спокойствия.

— Замолчите, — прошипела Мария, которая почувствовала, как ледяная рука сжимает ее сердце. — Вы только повторяете сплетни кухарок, и я не намерена вас больше слушать. Вы просто не смогли бы узнать столько гадких, грязных вещей об этом человеке.

— Нет ничего невозможного. Нужно лишь иметь терпение и уметь расспрашивать. Поверьте мне, мадам, вам нужно бежать подальше от этого человек, пока еще не поздно! И прежде всего откажитесь от этой поездки в Англию, где у вас не будет от него защиты.

— Да вы грезите, честное слово! Не будет защиты? А о моем супруге вы забыли?

— Это вы о нем позабыли! К тому же он так счастлив своей ролью «жениха» принцессы, что дорогие англичане могут дурачить его еще больше, чем обычно. Будьте благоразумны и отпустите его одного! Вам несложно будет предпочесть остаться с королевой, когда она возвратится в Париж.

— Нет! Это решено! А вот ваше поведение… Что-то вы чересчур интересуетесь моими делами. Если бы я не позвала вас, вы ведь не моргнув глазом позволили бы мне уехать в Англию, которой вы меня так пугаете?

— Позвольте теперь мне не согласиться…

Он достал из краги одной из форменных перчаток тщательно сложенный листок бумаги и подал ей:

— Я решил по окончании караульной смены отыскать мадемуазель дю Латц и передать ей эту записку, где я умоляю вас уделить мне несколько минут. Вы упростили мне задачу, и я благодарен вам, ибо смог вас предупредить. Я сделал то, что хотел, и даже если вы мне не верите, постарайтесь иногда вспоминать все, что я вам говорил. Этот человек — демон, чья единственная цель — присваивать все, что ему нравится! Постарайтесь полюбить кого-нибудь другого! У вас ведь такой большой выбор!