Тут стоит отвлечься и разобраться с терминологией. В революционной и либеральной среде «провокатором» называли любого сотрудника охранки. Но на самом‑то деле это неверно. Допустим, к примеру, что какие‑то люди решили кинуть бомбу. Если внедрившийся к ним агент спецслужб сообщает об этом факте «куда следует» — он просто информатор. А вот если он достает этим ребятам взрывчатку — провокатор. Потому что без него они, возможно, разговорами бы и обошлись.

Так вот, Азеф был самым настоящим провокатором. Он, собственно, и создал Боевую организацию. Напомню, что при Гершуни дело основывалось на импровизации и на обаянии данного товарища, а Азеф сделал систему, которая успешно работала и без него.

Зубатову игрища Азефа не понравились. Он полагал, что так действовать не стоит, да и по правилам секретным агентам запрещалось участвовать в делах, связанных с терроризмом. Но вот наследники Зубатова на этот принцип наплевали. И тут очень непонятно — то ли заигрались, то ли.

Но давайте посмотрим, кто такой Азеф. Это был своеобразный человек. Он не обладал красноречием Гершуни, да и внешне был очень непривлекательным. Многие, общавшиеся с ним, говорили: «урод». В теоретических вопросах Азеф совершенно не разбирался и вообще читать не любил. Но из своих «минусов» он сумел сделать большой «плюс». По воспоминаниям людей, кому доводилось с ним общаться, Азеф был всегда спокоен, говорил ровным и слегка насмешливым тоном — то есть «работал на контрасте» с пламенными революционерами, которые любили поспорить и покричать. А тут был такой холодный молчаливый человек, который говорил только о деле. Это производило впечатление.

Азеф великолепно разбирался в людях. За всё время своей террористической деятельности он не допустил в организацию не только ни одного агента охранки (а про перекрестное наблюдение тогда уже прекрасно знали), но и людей, которые ломались бы на допросах. Кстати, отсекал он и особо экзальтированных товарищей, на которых делал ставку Гершуни. По сути, при Азефе БО превратилась в хорошо налаженное дело.

У читателя может возникнуть вопрос: а что это вообще был за человек? Что им двигало? Так вот, ответа на этот вопрос нет. Азеф по своей, так сказать, работе общался со множеством людей. Он написал огромное количество писем. Но ни перед кем, даже перед женой (кстати, законченной революционеркой, которая даже обычный домашний уют считала «мещанством»), он не раскрывался. Мы гораздо больше знаем о Ленине, о Сталине, о Троцком — а вот об Азефе неизвестно ничего. Точнее, кое‑что известно — лидер террористов очень любил деньги, а также общество «дам полусвета», то есть дорогих проституток. Но это ведь ничего не объясняет. Лезть из‑за денег в подобные дела, когда смерть с двух сторон… Так что Азеф — отличный герой для психологических романов. Факты его жизни известны неплохо, и можно придумывать что угодно для объяснения его действий — исторической правде это не будет противоречить.

Кстати, попытки писать о нем были, но как‑то выходило не очень. Алексей Толстой написал пьесу «Азеф» — мягко говоря, не самое лучшее произведение мастера. Русскому эмигрантскому писателю Роману Гулю принадлежит отличная повесть «Азеф», но там основной герой… помощник Азефа Борис Савинков. Этот террорист писал прозу и стихи, и про его внутренний мир хоть что‑то можно понять. А об Азефе можно только фантазировать.

Но вернемся к фактам. А они таковы: унаследовав от Гершуни Боевую организацию, Азеф подошел к делу с основательностью инженера[42]. Один из лидеров эсеровской партии, В. М. Чернов, впоследствии писал:

«Евно Азеф одно время представлялся одной из самых крупных практических сил ЦК. Как таковым им всегда очень дорожили, и неудивительно: среди русских революционеров встречалось немало самоотверженных натур, талантливых пропагандистов и агитаторов, но крайне редки были практические организационные таланты.

Поставьте вести крупное техническое предприятие со всей необходимой конспиративной выдержкой и финансовой осмотрительностью — вот что всего труднее дается русской широкой натуре. Со своим ясным четким математическим умом Азеф казался незаменимым. Брался ли он организовать транспорт или склад литературы с планомерной развозкой на места, изучить динамитное дело, поставить лабораторию, произвести ряд сложных опытов, везде дело у него кипело. Золотые руки — говорили про него. Он, несомненно, обладал крупными практическими способностями».

Кроме того, от Зубатова Азеф знал систему работы охранки — и стал использовать ее слабые места.

Одной из таких слабостей жандармов являлось неравномерное распределение сил. В Петербурге и Москве всё было, как говорится, схвачено и задушено. К примеру, в столице любой дворник (а они имелись в каждом доме) обязан был сообщать в ближайший околоток (нечто вроде современного отделения милиции) о подозрительных жильцах. Кстати, существовала и регистрация. Так что революционеры нередко попадались, даже не приступив к каким‑то активным действиям. А вот в провинции жизнь была проще и патриархальнее. Азеф всю подготовительную работу осуществлял в провинции.

Еще одно нововведение Азефа — он снова, как и народовольцы, стал использовать бомбы (при Гершуни обходились браунингами). Что это было такое, демонстрирует цитата из генерала Спи- ридовича, из нее же видны и методы работы охранки. Дело было в Киеве.

«Вызвал меня раз на свидание некий интеллигентный господин. Приняв меры предосторожности, я пошел повидаться с ним. Господин тот, довольно пожилой, предложил мне вопрос: желаю ли я арестовать лабораторию социалистов — революционеров, где готовятся бомбы для срочного покушения, и если да, то на какое вознаграждение он может рассчитывать за указание некоторых данных, по которым можно раскрыть лабораторию. Я, конечно, сказал, что желаю, но относительно вознаграждения просил высказаться его самого. Подумав, господин сказал:

"Вы мне дадите пятьсот рублей, но только немедленно. Покушение предполагается на Клейгельса и на охранное отделение".Я ответил собеседнику, что охотно уплачу пятьсот рублей, но только после ареста лаборатории, что раньше я не имею права дать деньги, и стал доказывать бессмысленность террора, но чувствовал, что говорю неубедительно и что сам себе не верю. Интеллигентный господин принял условие и дал мне некоторые данные, после чего мы расстались, условившись повидаться через несколько дней еще раз.

Поставленное наблюдение скоро взяло в проследку студента- политехника. Была установлена его квартира, за которой тоже учредили наблюдение. По данным уже другой агентуры, выходило, что в одной из лабораторий политехнического института потихоньку приготовляется для чего‑то гремучая ртуть. Невольно приходила мысль о связи этих двух обстоятельств. Доклады наблюдения по этому делу я принимал лично, сейчас же обсуждал их с заведующим наблюдения и вместе решали, что делать. Дело было серьезное и щекотливое. Рано пойдешь с обыском — ничего не достигнешь и только провалишься, прозеваешь момент — выйдет, как в Москве, катастрофа. Поставили в курс дела филеров, чтобы работали осмысленней. Те насторожились.