Главное — подобрать нужные тона. То есть наведаться в «Маккрори».

Сегодня на Дин-стрит собирается артель: временная, быть может, на один раз. Ее возглавляет Мингус Руд. В составе команды Лонни, Альберто, Дилан и сам Мингус. У них есть план, намеченная схема действий, которая, как и само мероприятие, придумана Мингусом. Может, он узнал все эти секреты от других ребят, но это не имеет особого значения. Команда находит его план блестящим и со всем соглашается. Точнее, они в восторге от предложения Мингуса, опьянены, окрылены.

«Маккрори» — это универмаг на Фултон-стрит. Через квартал от него есть еще А&С — «Абрахам и Строс» — восьмиэтажный монолит в стиле арт деко, машина времени, встроенная в блистательную магазинную утопию. Там страшновато: попахивает Манхэттеном, разгуливают охранники — бывшие копы, — а лифтеры носят униформу. На седьмом этаже А&С — гастроном с длинными полками, полными шоколада, на восьмом — игрушки, паззлы и отдел, в котором продают коллекционные монеты и марки. А еще — музыкальный магазинчик, откуда еще ни одному мальчишке не удалось стащить пластинку. Уличные хулиганы А&С не трогают, быть может, удерживаемые воспоминаниями о том, как ходили сюда в детстве, садились на колени Санта Клауса. Атмосфера в А&С чересчур мечтательная.

В «Маккрори» провернуть дельце гораздо проще. «Маккрори» — это, по сути, подделка под «Вулворт». Тут пахнет попкорном, продают бижутерию, разложенную в витринах из оргстекла, есть фотобудка и закусочная. Дети заказывают там молочные коктейли на украденные здесь же деньги. На нижних этажах продают белье, детскую одежду и произведенные неизвестно кем паршивые кеды. Распродажи «Снова в школу» сменяются тыквами из гофрированной бумаги, те, в свою очередь, — нитями рождественских гирлянд, за которыми следуют валентинки, пасхальные штучки и летние акции. Над всем этим плавают записанные на пленку голоса. На первом этаже товары для дома. Вот сюда и направится команда Дин-стрит. У них все готово.

Как предусмотрено планом Мингуса, Дилан стоит, будто кого-то ожидая, в толпе снующих туда-сюда покупателей: большей частью темнокожих дам, волочащих за собой детей. Сегодня он надел очки и полосатую рубашку «Айзод», одолженную Мингусом, застегнул ее на все пуговицы, как самый настоящий тихоня-отличник. За плечами у него рюкзак, только набитый не учебниками, а мотками проволоки.

Лонни, Альберто и Мингус на первом этаже «Маккрори» переносят банки-распылители с места на место, ходят взад и вперед мимо указателей «НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ТО, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО, СПРОСИ» и полок с фотоальбомами. Все трое — два черных мальчика и один пуэрториканец — привлекают к себе внимание охраны «Маккрори». Это им и нужно: их задача — накалить атмосферу. Они довольны, что вновь попались на глаза охране, когда тащили «Крайлон» в проход между полками, но банки прячут осторожно, когда в их сторону никто не смотрит. Пару раз, когда в руках ничего нет, они даже разыгрывают хулиганские сценки, показывая друг другу жестами, будто намереваются запихнуть банку с краской за пазуху.

Им весело, их смешит эта игра — подготовка к ограблению магазина.

Пять минут спустя там же появляется Дилан, делающий вид, будто к тем троим не имеет никакого отношения. Щуря глаза, он осваивается на игровом поле, оглядывает ярко освещенный лабиринт проходов между полками, покупателей, охрану и своих приятелей. Вдыхает запах попкорна. Охрана, состоящая в основном из крепких ямайских женщин, как и следовало ожидать, по пятам следует за Мингусом, Лонни и Альберто, двигающимися в глубь отдела, к полкам с мусорными ведрами, граблями и метлами, где следить за ними гораздо сложнее. Дилан хмурится, поправляет очки и с невинным видом подходит к полкам, которые они выбрали вчера днем. Наступает самый ответственный момент. С замиранием сердца, отяжелевшими от страха пальцами Дилан достает банки «Крайлона», спрятанные Мингусом, Альберто и Лонни, и складывает в рюкзак: «мандарин», «хром» «морская волна».

Сегодня ты белый парень, годный для дела.

И пусть Мингус и впредь думает, как использовать вашу непохожесть для пользы.

Дилан устремляется к выходу. Банки в рюкзаке тихо постукивают друг о друга. Настоящее сокровище. Продолжая создавать уже совершенно бесполезную сумятицу, трое друзей Дилана внезапно расходятся в разные стороны. Мингуса, лучшего актера, ловят и обыскивают две охранницы. Альберто орет им от дверей: «Пошли на хрен!». Просто так, потому что ему ничего за это не будет.

На Фултон-стрит они собираются у автостоянки — все тяжело дышат, хотя бежали меньше полуквартала. Добыча быстро оценивается, перекладывается в карманы. Теперь пусть самые ловкие на свете охранники попробуют догнать их! Они устремляются вниз по Хойт-стрит, воображая, что удирают от погони, смеясь и крича:

— Что, бегать не умеете? Ноги не двигаются? Вот придурки!

Животные, говоришь, Авраам? Мы покажем тебе животных.

* * *

Молча они отправились в путь — через Флэтбуш по Сент-Феликс к больнице из красного кирпича, примыкавшей к парку Форт Грин. Субботний день в начале апреля, прогревающийся воздух, щебет неугомонных птиц и захмелевшие от солнца дети. Звуки сливаются в радостную песнь и стучатся в больничные окна. Но и весенняя свежесть, проникающая в распахнутые окна, не в силах уничтожить вонь в палатах для алкоголиков и наркоманов — запах пропитанных ядом и лекарствами тел, зловоние умерших. Никто не опасался, что через окна в больницу залетят птицы: убийственный смрад останавливал их не хуже стекла.

Дилан остался на пороге. К нему подошла медсестра с изумленно приподнятой бровью. Авраам приблизился к кровати. Руки лежащего на ней человека привязаны к металлическому каркасу, кисти свисают, крупные и беспомощные. Пальцы одной заскорузлой ноги смотрят в сторону, вторая повернута вовнутрь, как у танцора, колени закрывает простыня. Левая бровь и щека сошлись будто в подмигивании. Из капельницы в руку перетекает что-то зелено-желтое, на постели под ней — пятно того же цвета. Все расплескивалось, делалось кое-как. Представить себе, что этот человек летал когда-то по небу, было почти невозможно.

Авраам нахмурился, видя привязанные запястья и зеленую корочку на игле капельницы, задыхаясь от омерзительного запаха. За больным не ухаживали как следует. С ним следовало обращаться как с человеком, а не как с пьяницей или преступником. Он выжил в невообразимых условиях и уже потому заслуживал внимания. Медсестра с Ямайки стояла у двери и, насупившись, наблюдала. Всем своим видом она выражала несогласие с посетителем, явно решившим, что больница не заботится об этом пропащем как подобает. Но ведь он сам себя сгубил, как тысячи других людей, и хотя его привез в больницу светлокожий человек, пьянчуга обойдется и без нежной заботы.

— Он что-нибудь ест? — спросил наконец Авраам.

Медсестра закатила глаза.

— Если хочет, ест. Мы не кормим пациентов силой.

— Я бы хотел побеседовать с врачом, — безапелляционно заявил Авраам.

— Доктор приедет в четыре часа, сейчас его нет. — Она подошла к кровати, вынуждая Авраама посторониться, и принялась демонстративно поправлять капельницу. — Не нужен здесь доктор.