Стоянка автомобилей на рынке напоминала кадры из кинофильма о Перл-Харборе. У административного здания полыхал пожар. Более печального зрелища я не видел. Восемь дорогих иномарок и «Москвич», оказавшийся в ненужное время в ненужном месте, пылали, как инквизиторские костры. Стекла в окнах административного корпуса отсутствовали, и характер повреждений на рамах и стенах говорил о том, что их выбивали пулями калибров от 5,45 до 9 миллиметров. Господа из Кореи стояли плотной группой у крыльца и о чем-то говорили. Нападавшие, как водится, к моменту прибытия первых полицейских уже отсутствовали.

Ваня сбегал в здание и сообщил, что пострадавших от стрельбы нет.

— Бабы в шоке, мужики думу думают.

Рискну предположить, что Крест на этом не успокоится. Сегодняшней акцией он возместил лишь моральный ущерб. Материальный, это сто двадцать пять тысяч долларов (сумму мне сообщил Ваня), он возмещать будет потом. С учетом инфляции и индексации цен.

Интересно, где сейчас Табанцев и какую думу думает? Мужик он мозговитый, должен сразу понять, что происходит. Ай-я-яй, сколько подложных документов сейчас находится в картотеке ГИБДД… Сколько владельцев могут подъехать и предъявить Виталию Алексеевичу претензии — ты какие документы оформлял, сукин сын? Из тех, кто купил дорогие иномарки, в суд обратится десятая часть. Остальные направятся к Виталию Алексеевичу домой. Имущество описывать.

Ваня подошел к корейцам.

— Черт, западло какое. Я этот «мерсачок» две недели назад купить хотел, — он ткнул пальцем в догорающий остов. — А оказывается, он «паленый». А из неворованных какие? Те, что не горят?

Корейцы, завидев ОМОН, ретировались в здание.

Вскоре приехали и брандмейстеры. Не желая видеть такого количества пены и масок, мы направились к машине.

Сегодня меня должен найти господин Юнг. Не имеет права не найти. Понять, откуда дует ветер пожарищ, нетрудно. Организатором пепелища стал тот, кто владеет информацией об автомобилях. Загорский.

Я зашел в приемную, подмигнул Анечке и положил фотографию очаровательной Ольги на стекло ксерокса. Пока он шипел, я спросил Топильскую:

— Обрезанов у себя?

— У себя…

Сунув фотографию в карман и взяв теплый лист, я распахнул дверь заместителя начальника отдела.

— Разрешите?

После очной ставки с секретарем он, кажется, немного отошел и посветлел лицом. Выслушав мою просьбу, ни слова не говоря, вынул из сейфа бланки заданий для службы наружного наблюдения и стал заполнять один из них. Многого я не просил. Меня интересовал лишь дом Юнга. Кто туда приезжает и в каких направлениях уезжает. Если Обрезанов попросит, а он это сделает обязательно, то «наружка» уже сегодня оборудует гнездо у особняка восточного типа.

Теперь второе…

Анечка послушно села к печатной машинке и отбарабанила на листе, под фотографией:

«Разыскивается за совершение преступлений КОРЕНЕВА Ольга Михайловна, 1986 г.р. На вид двадцать пять лет, рост около 165 см, волосы светлые, цвет естественный, глаза большие, серые, на верхней челюсти слева коронка из фарфора».

— Аня, этот лист — факсом на все вокзалы, гостиницы, отделы полиции. Знаю, что работа нудная, но с меня коробка конфет.

Топильская хотела взорваться как Этна, но с моими последними словами лава в ее груди стала успокаиваться и наконец застыла. Девушка с улыбкой стала листать телефонный справочник. Я стоял рядом и опять не мог понять, что со мной происходит. Догадки, словно падающие звезды, делали на моем сознании маленький, едва различимый мазок и успевали исчезнуть до того момента, как я успевал загадать желание…

Лист, шурша, стал проворачиваться в факсе. Появились первые кудри прически Ольги, наконец вся прическа и следом лицо…

Черт меня побери…

Когда я вернулся в кабинет, Ваня протянул позабытый мной на столе телефон. Кто-то звонил, а кто — я не знал. Номер был скрыт. Не нравилось мне все это.

И вдруг меня обожгло. В это время мне обычно звонила Настя.

Сейчас она должна быть в больнице. Сразу после института она собиралась на дежурство. Согнав со стола Верховцева, который всем стульям предпочитал столы, я стал быстро набирать номер приемного покоя больницы.

Анастасии там не было. Дежурный врач сообщил, что к ней приехал мужчина, после чего она отпросилась на пять минут, накинула на плечи шубку и вышла. Вот уже второй час, как она отсутствует…

Загорский, все люди, что приближаются к тебе, попадают в беду…

Могу ли я предвидеть все?

Обязан! Я виноват в том, что Лешка до сих пор не открыл глаза! Из-за меня едва не погибли Ванька и Дима! Сейчас попала в беду Настя!.. Попала из-за моей первоклассной глупости! Я не подумал о том, что на меня попробуют давить посредством боли близкого мне человека…

Я как магнит притягиваю к себе лучших людей, чтобы им стало плохо от этой близости…

— Давай перестреляем на хер всех в этом пхеньянском особняке! — такую версию мог предложить только Верховцев.

Иван Бурлак, человек аналитического склада ума, сидел и молчал. За последние дни он настолько привык ко мне и моей девушке, что свалившееся на наши головы несчастье он переживал молча, думая о чем-то своем.

— Они не посмеют ее удерживать, — вдруг произнес он в тишине кабинета. Его взгляд уперся в герань на окне. Он молча встал, смахнул со стола пластиковую бутылку с водой и полил цветок. Сказанное Ваней, несмотря на построение фразы, не выглядело как беспомощная надежда и безосновательная вера в лучшее. В его глазах светилось нечто большее.

— Все очень просто, — объяснил он. — На тебя сейчас нельзя сильно давить. Если они передавят, ты сломаешься. Списки примут статус официального документа, и тогда им всем крышка. Это предупреждение, Сергей. О недопустимости в дальнейшем подобных поступков.

Речь шла, разумеется, о «PORSCHE» Креста. Но мне не хватало сейчас терпения и покоя, чтобы мыслить рационально.

А вот и обещанный звонок…

— Слушаю!

— Господин Загорский?

— Дорогой товарищ Загорский, мать твою!.. — прошипел я в трубку. — Где девушка?!

В голосе звонившего невозможно было распознать акцент. Корейцы если говорят по-русски, то говорят без акцента. Впрочем, кто сказал, что это кореец?

— Господин Юнг очень расстроен вашим поступком, господин Загорский. Сейчас к вам приедет человек и передаст вам кое-что. Отнеситесь к этому с уважением.

Конец связи.

Раздался легкий, едва уловимый ухом стук. Верховцев, помня о «человеке», который должен прибыть «кое с чем», резко распахнул дверь. Из угла кабинета я не видел проема, но видел лицо опера. То, как его выражение менялось с угрюмого на беспомощное, заставило меня бросить взгляд на остальных. Их челюсти постепенно отвисали вниз, а в глазах светилось такое изумление, что я не решался отойти от сейфа.